Шрифт:
Закладка:
У меня серьезных столкновений с Кронидом никогда не было. Конечно, работая в «Новом времени», он заказал мне статью о конференции «КГБ: вчера, сегодня и завтра» и не опубликовал, но, признаться, я и не рассчитывал. К тому же в журнале активно, и, я думаю, не случайно постоянно печатали пробивающую себе дорогу в журналистике Леру Новодворскую.
Но вот один разговор в Мюнхене меня, признаться, озадачил. Кронид и его жена кормили меня обедом у себя дома, незаметно разговор перешел на какие-то дела, и Кронид показал макет журнала. Сказал, что он хочет помещать на обложке имена людей близких журналу и его поддерживающих, и не соглашусь ли я, чтобы в этом списке была и моя фамилия. Я ответил, что мне надо знать, кто еще там будет. И он мне показал этот макет, где среди фамилий хорошо или мало мне знакомых, стояло имя Льва Волхонского. Объяснять Крониду, что это всем известный лагерный стукач и петербургско-московский провокатор, не было нужды – Кронид о Волхонском знал не меньше чем я, поэтому я только коротко ответил, что мое имя рядом с именем Волхонского стоять не может. И Кронид мне очень странно ответил: «А вот я могу себе позволить поставить на своем журнале его имя». Спорить здесь было не с чем. Но зачем ему это было нужно?
Вопрос с офисом решился неожиданно легко. Моей жене позвонила родственница наших соседей – тех самых, что предупреждали меня о микрофонах в потолке, и почти сразу же уехавших в Израиль. В их квартире «Гласность» размещалась в 1990–1991 годах, но потом нам в этой квартире отказали, а теперь снова предложили ее снять. Думаю, что Савостьянов, раздраженный неудачей своих подчиненных, моим с ним разговором и вынужденным вмешательством Ельцина, решил «пусть еще поживет», но, конечно, под присмотром, а тут как раз есть оборудованная прослушками квартира. К тому же если в России убедить всех молчать о разгроме «Гласности» КГБ вполне удалось, то в Европе и США имидж фонда все еще был значителен, у меня оставалось много знакомых, я, по-прежнему выезжая за границу, встречался с известными политиками, иногда даже с главами государств, и уверенность в достоинствах Ельцина еще не были так высоки на Западе, чтобы прощать все, что делается в России.
Аэропорт Шереметьево и другие приключения
Мои поездки почти всегда были связаны с какими-то историями – и до путча и после него. Об историях в Шеремьетево в девяносто пятом году и в двухтысячном мне придется рассказывать позже, а пока – несколько более ранних.
Меня пригласили на конференцию году в девяностом в Мадрид, прямых билетов не было, в эти годы вообще очень не хватало билетов на международные рейсы. Мне звонит Оля Свинцова и говорит, что я могу получить билет перед отлетом в Париж в представительстве «Air France». Я приезжаю в аэропорт заранее, поднимаюсь на шестой этаж в офис авиакомпании, называюсь, молодой человек смотрит в компьютер и говорит с сожалением:
– Билет вам действительно заказан, но в компьютере нет подтверждения об оплате. Может быть, это компьютерный сбой, но я ничего не могу сделать.
Купить за рубли билет на рейс французской авиакомпании невозможно, иметь иностранную валюту в Советском Союзе запрещено, я возвращаюсь домой и звоню Оле. Она возмущена и на следующий день я получаю факс с копией билета, местом в самолете и Оля мне говорит, что билетов, конечно, давно уже нет, но это бронь получена Мареком Альтером (председателем парижского бюро «Гласности») у директора «Air France». Я опять еду в Шереметьево. Тот же молодой человек вертит в руках факс, опять смотрит в компьютер и опять мне объявляет, что сведений об оплате у него нет. Мне понятно, что советский юноша очень держится за место работы в иностранной авиакомпании. Кроме того, он явно смущен тем, что я смог при полном отсутствии билетов вновь его получить, да еще на ближайший рейс. И я ему говорю:
– Есть у вас сведения об оплате или нет, я не знаю, но билет мне заказан директором «Air France», и я вам гарантирую, что завтра вы здесь работать не будете.
Он опять смотрит в компьютер и находит информацию об оплате.
История более серьезная. В Париже ЮНЕСКО проводило конференцию о свободном обмене информацией между Востоком и Западом. Из всех стран восточного блока, даже из Монголии, приглашены журналисты и редакторы различных изданий, из Советского Союза большая делегация, в ней редактор «Известий» Иван Лаптёв, редактор «Огонька» Виталий Коротич, Егор Яковлев из «Московских новостей» и к большому неудовольствию советских властей – я. Билетов опять нет, мне заказан с пересадкой в Хельсинки.
Теперь я на первом этаже подхожу в Шереметьево к представителю «Finair» и слышу знакомое:
– В компьютере нет подтверждения об оплате билета, – и сразу же поражающее своей любезностью, – но на сорок пять минут позднее вылетает в Хельсинки самолет «Аэрофлота» – вы можете купить на него билет, а в Хельсинки еще успеете на самолет в Париж.
У меня с собой, конечно, советских денег нет – вывозить их запрещено да и бессмысленно. Тут же прошу Виталия Мамедова, который привез меня, мчаться домой, звоню жене, объясняю, где в столе лежат редакционные деньги, и прошу постараться успеть вернуться в Шереметьево до отлета советского рейса. Особенных заторов на шоссе тогда не было и Виталий, хоть и в последний момент, успевает дать мне деньги на билет.
Измученный ожиданием, без проблем прохожу паспортный контроль, сажусь в кресло самолета, посадка уже закончена и вдруг в самолете появляется полковник пограничных войск и двое солдат с автоматами наперевес. Направляются прямо ко мне, и полковник заявляет, что я арестован за попытку улететь в Финляндию без финской визы. Я пытаюсь объяснить, что у меня билет в Париж и в Хельсинки я не буду выходить из аэропорта, да
