— Дай мне весла, — сказал Гэндальф. — Спрячься!

Гэдж съежился на мокром дне посудины, стараясь не поднимать голову над бортом, чтобы его не видели с берега — одинокий старик, сгорбившийся в лодке над веслами, особенного внимания привлечь не мог… Увы. Нехитрая уловка оказалась излишней, их уже заметили — с дозорной вышки, торчащей на берегу над крышами домов, как строгий назидательный перст.

Утреннюю тишину прорезал звонкий звук сигнального рожка.

Гэндальф, скрипя зубами, опустил весла, оглянулся на берег. Лодку, подхваченную течением, неторопливо несло мимо городка — и по мосткам, выдающимся в реку, уже бежали какие-то люди, готовые прыгнуть в суденышки, привязанные к пирсу, и пуститься путникам наперерез. Человек в кольчуге, стоящий на мостках, что-то повелительно кричал беглецам и махал рукой, приказывая повернуть к берегу.

— Вот же… леший! — пробормотал волшебник.

Гэдж вскочил. Прятаться уже не имело смысла.

— Гэндальф! Дай весла! Нам надо левее…

— Пригнись! — крикнул маг. В борт лодки вонзилась стрела. Стреляли, по всей видимости, с дозорной вышки.

Гэндальф и Гэдж бросились ничком на мокрое дощатое дно. Воды там набралось уже по щиколотку, и лодка становилась все тяжелее, ленивее и неповоротливее… Радовало одно: беглецы почти миновали городок, а впереди виднелась излучина, и течением лодку тащило к противоположному берегу — но медленно, слишком медленно приближались росшие у воды заросли густоцвета…

Гэндальф осторожно выглянул из-за борта. От мостков отчалили два суденышка, пустились вдогонку за беглецами. Лодки преследователей были большие и крепкие, гребцы в них — энергичные, сильные и умелые. В каждом суденышке поместилось человек по восемь, облаченных в кожаные доспехи поверх холщовых рубах; при них были мечи, копья, пращи и остроги, а также суровые разгоряченные лица и решимость разом поквитаться с вонючим орком за всё. Расстояние между преследователями и беглецами стремительно сокращалось…

С лодок воинственно кричали и улюлюкали:

— Эй! Стойте, паршивцы! Не уйдете!

— Сдавайтесь!

— Именем короля!..

В борт ударился камень, выпущенный из пращи. Брызнул фонтан щепок, оцарапал Гэджу щеку. Сейчас прилетит еще один камень, потяжелее, мельком подумал орк — и лодка с пробитым днищем пойдет ко дну…

— Гэндальф! — прохрипел Гэдж, скорчившись под носовой банкой. Горло его сжалось от ужаса, сердце колотилось где-то под подбородком. — Они нас… догонят!

— Нет! — Волшебник, путаясь в бороде и полах балахона, бросил спутнику свою шляпу. — Подними её над бортом.

— Что?

— Отвлеки стрелка! — Маг схватил свой посох.

Гэдж напялил шляпу на рукоять весла, осторожно поднял её над бортом. Прогудела мимо одна стрела, вторая — шмяк! — вонзилась прямиком в шляпу, сбила её в воду. За секунду перед этим волшебник привскочил на одно колено, высунулся из-за борта и, что-то лихорадочно шепча, навершием посоха коснулся поверхности реки.

Тиунннн… — раздался свист.

Волшебник ничком упал в лодку. За бортом раздался всплеск — что-то тяжело шлепнулось в воду. Стрела? Копьё? Камень?

— Гэндальф! — Гэдж с тревогой схватил его за плечо. — Ты…

Посудина качнулась.

Откуда-то с запада, по течению, откуда ни возьмись налетела волна — огромная, стремительная, сокрушительная, обрушилась на лодки потоком воды, подбросила их, расшвыряла в стороны, разметала подобно бумажным корабликам. Позади раздался треск, плеск, утробное бульканье, испуганные крики… Утлое суденышко беглецов встало на дыбы, волшебник и орк повалились друг на друга, Гэдж пребольно стукнулся подбородком о борт лодки, клацнул зубами, до крови прикусил губу… Посудина не перевернулась лишь потому, что была на четверть полна воды. А вот преследователям повезло меньше — одну лодку, оказавшуюся ближе к середине реки, налетевшая волна вмиг опрокинула вверх дном, вторую развернула боком к течению, и находившиеся в ней люди прилагали все усилия к тому, чтобы удержать суденышко на плаву…

— На весла! — переводя дух, прохрипел Гэндальф. — Гребем отсюда, пока они там плещутся и купаются, оглашая воздух радостными кликами… Осталось недалеко.

Он оглянулся назад — перевернутая лодка неторопливо покачивалась на волнах, и за неё цеплялись оказавшиеся в воде незадачливые преследователи. Река успокоилась, но ни дружинникам, ни воинствующим горожанам, кажется, было теперь не до погони — те, кто остался во второй лодке, торопливо спасали потерпевших кораблекрушение, и перегруженное суденышко, потеряв скорость, уже не могло догнать посудину беглецов, которую течение относило за поворот — туда, где путникам были не страшны лучники с дозорной вышки.

— Ты цел? — пробормотал Гэдж, торопливо берясь за весла.

— Потерянные нервы не в счет? — Волшебник отжимал насквозь промокшую бороду. — Где моя шляпа?

— Кажется, вот. — Орк выловил веслом из воды плавающий в ней синий бесформенный блин.

— Мальчишка! Ничего тебе нельзя доверить! — с досадой проворчал маг. Тем не менее шляпу взял, выжал из неё излишки воды и, бережно расправив, положил на носовую банку. — Ладно, давай поторапливаться. Берег уже близко…

17. Ошейник

Белый маг выбирался из забытья долго и мучительно, точно из холодной засасывающей топи — жадная трясина беспамятства не желала его выпускать, давила и душила, тянула куда-то вниз, во мрак, оплетала хищными щупальцами. Наконец он кое-как вынырнул, выкарабкался на поверхность из этого вязкого горячечного болота — и оказался в густом плотном тумане, и долго неприкаянно блуждал в душном волглом мареве, смутно воспринимая, но не осознавая окружающее; ему чудились чьи-то хриплые невнятные голоса, доносящиеся до него словно сквозь толщу воды, чьи-то шаги, металлическое позвякивание, мягкий перетоп копыт, пофыркивание лошадей, шелест травы… Н-да, давненько уже он не чувствовал себя настолько паршиво! Кажется, даже последствия разнузданной пирушки у щедрого на яства и питие наместника Белектора не давали о себе знать так отчаянно и невыносимо… В горле едким комом стояла тошнота, суставы разламывались на части, тело казалось ватным, непослушным, чужим, нелепо скроенным и плохо слаженным из отдельных частей. Когда же магу наконец удалось разлепить веки, он долго не мог понять, где он находится и что вообще происходит…

Он пребывал отнюдь не в богатых княжеских покоях и не на пышном королевском ложе под роскошным шелковым балдахином. И не на лавке в величественном пиршественном зале, и даже не под столом в грязном придорожном трактире, а на холодной, сырой и жесткой матушке-земле. В виске его острым шилом пульсировала боль, в горле колыхалась мутная дурнота, голова была тяжелой и словно бы набитой несвежим мочалом. Окружающий мир представлялся невыносимо мерзким, недостойным даже того, чтобы на него взглянуть. Некоторое время он лежал, разбитый и обессиленный, пытаясь собраться с мыслями, прийти в себя и хоть как-то объяснить себе все происходящее, выудить из памяти то, что предшествовало этому странному состоянию… Наконец вспомнил — обрывками: лесной дом… Гнус… Алашка с её мутными предостережениями… а потом?