Мы покидаем машину и пересекаем небольшой двор, по которому ходят вооруженные люди. Входим в невысокое здание, изнутри напоминающее обычный офис, но здесь пахнет кальяном и повсюду расстелены ковры, приглушающие наши шаги. Омар толкает двойные двери, пропускает меня вперед и заходит следом, закрывая за собой двери. Наши отцы и Валид сидят на невысоком постаменте на больших подушках. Перед ними небольшой столик, на котором стоят стаканы и кувшин.

– Омар, есть новости? – спрашивает шейх, приглашая нас устроиться рядом с ними, но мы не торопимся и остаемся стоять.

Омар оглядывает всех по очереди и произносит то, что перевернет мир этих людей навсегда:

– Нас предал Мустафа.

Его взгляд останавливается на Валиде, как и мой. Мы видим, как меняется выражение его лица, ясно отражая все стадии принятия боли. Видимо, не до конца поверив в сказанное, он на всякий случай переспрашивает:

– Какой Мустафа?

– Твой сын, Валид, – отвечает Омар.

Заид и мой отец хмурятся, переводя взгляд с нас на Валида, а тот подскакивает на ноги. Я даже не успеваю заметить, как он это делает, но молниеносным движением он вытягивает ханджар и приставляет его к горлу Омара. Мы все замираем и перестаем дышать.

– Валид! – рычит шейх. – Возьми себя в руки.

– Повтори, – цедит Валид в миллиметре от лица Омара, глядя ему в глаза. – Повтори, что ты сказал.

– Нас предал твой сын, Валид, – спокойно произносит он, четко чеканя каждое слово, чтобы сомнений больше не осталось ни у кого.

Из груди Валида рвется рев, когда он делает разворот и забрасывает ханджар в дальний угол комнаты. Срывает с себя гутру* с игалем** и отправляет туда же.

– Откуда информация? – рычит он. – Она подтвержденная? Кто на него клевещет?!

– Никто не клевещет, – спокойно отвечает Омар.

Он достает из тонкой папки, которую принес с собой, распечатки телефонных звонков и переписки, которые я уже видел, и протягивает Валиду. Тот листает, перечитывает, снова переворачивает бумаги, а потом поднимает взгляд на сына шейха.

– Здесь нигде нет его имени.

– Нет, – отвечает Омар. – Но вот это, – он тычет пальцем в бумаги, – позывной твоего сына.

– Откуда ты знаешь?

Омар достает еще бумаги и протягивает Валиду. Тот, сравнив позывной с номерами телефонов и взломанными аккаунтами, роняет бумаги на пол.

– Распоряжусь, чтобы его привезли, – он делает шаг к двери, но слова Омара его останавливают.

– Он уже едет сюда. Но это не все.

– Что еще? – спрашивает шейх.

– Шуджа и его люди мертвы.

Мне казалось, что шейх не мог стать еще мрачнее, но все же становится.

– Кто это сделал? – нарочито спокойным голосом спрашивает он.

Омар переводит взгляд с отца на Валида, и тот превращается в каменное изваяние. Челюсти крепко сжаты, над темными глазами нависают черные с проседью брови, губы напоминают тонкую линию.

На несколько секунд в помещении повисает гнетущая тишина, а затем во дворе раздаются выстрелы.

– А вот и Мустафа приехал, – произносит шейх, доставая пистолет из-под стола.

Мы едва успеваем вытащить свои пистолеты, как двери в комнату распахиваются с грохотом, и в нее входят замотанные по самые глаза мужчины. Их одежда намного потрепаннее, чем одежда шейха, Омара и Валида. На их головах грязно-серые платки, которыми скрыты лица. Выглядывающие в прорезях глаза наполнены яростью. Человек десять каких-то безумцев, посягнувших на безопасность шейха. Но главный вопрос, который меня беспокоит, – это как шейх допустил, чтобы его охрану перебили и добрались до нас?

Как только мужчины входят в комнату, держа нас на прицеле, следом за ними появляется и сын Валида, Мустафа. Несостоявшийся муж моей принцессы сейчас выглядит намного мужественнее и решительнее, чем на дне рождения Амиры. Тогда он скорее напоминал юнца, который без повеления отца и шагу не ступит.

– Мустафа! – рявкает Валид, не сводя пистолета с одного из бойцов, пришедших с его сыном.

– Отец, – спокойно отзывается он, входя в комнату вальяжной походкой.

– Опусти оружие, – грозно произносит его отец.

– Опущу, когда дело будет закончено. А вот и виновник всех моих бед, – он переводит ствол на меня. – Попробовал мою жену?

– Она тебе не жена, – цежу сквозь зубы, готовый в любой момент нажать на курок.

– Пока еще.

– Никогда не будет, – в наш разговор вклинивается шейх. – Я не выдам свою дочь за предателя.

– Я был вынужден, – Мустафа отвечает так, словно это само собой разумеющийся факт.

– И в чем была твоя нужда? – спрашивает Омар раздраженно. – Слишком хорошо и спокойно жилось, пока мы зарабатывали для вас? Стало скучно, пока мы носились по пустыням?

– Отец, скажи Омару, почему я не ездил с вами ни на одну операцию? Почему я впервые в офисе шейха? Почему я все время был заткнут за твою спину?

Бросаю быстрый взгляд на Валида, а тот смотрит на сына, прищурившись. Его ноздри быстро раздуваются. И ни один сын в мире никогда не хотел бы видеть в глазах своего отца то, что сейчас видит Мустафа: желание убить его.

– Шакал, – шипит Валид. – Жалкое отродье. Ты недостоин называться моим сыном.

– Я никогда не был достоин! – нервно выкрикивает Мустафа. – То слишком болезненный, то недостаточно умен, то недостаточно проворен! Я всегда был для тебя ничтожеством!

В этот момент из коридора слышится топот, и Мустафа со своими приспешниками начинают резко крутить головами, пытаясь сориентироваться, кому угрожать. Когда из коридора раздаются первые выстрелы, и пара человек из банды Мустафы падают, как подкошенные, начинается пальба и безумие. Грохот от выстрелов стоит такой, что закладывает уши. Потом люди из коридора нападают на группу Мустафы, пытаясь отобрать оружие. В комнате воцаряется хаос. Я целюсь в голову одного из бойцов Мустафы, но краем глаза замечаю, как он сам, вырвавшись из месива, направляет оружие на Омара и идет на него, пока тот пытается отбиться от одного из бойцов.

Я резко разворачиваюсь и бью пистолетом по голове того, кто удерживает Омара за шею, а потом, резко крутанув их, подставляю бойца под пулю Мустафы.

– Он мой! – кричит Валид, когда я выбиваю из руки Мустафы пистолет и приставляю ствол к его лбу.

Мы оба тяжело дышим, глядя друг другу в глаза. Вокруг безумие, выстрелы, драка, стоны и крики, но для нас время как будто замерло. Мы говорим взглядами все, что хотим сказать: что Амиру никто делить не будет, она моя, что этот обиженный на весь мир парень пошел неправильным путем, но он взглядом спорит со мной.

Когда звуки вокруг стихают, финальным аккордом становится грохот падающей люстры. Она с характерным звоном разлетается по полу мелкими хрустальными осколками. Наше с Мустафой дыхание уже выровнялось, немой диалог закончен. Мы сказали друг другу все, что должны были.