Шрифт:
Закладка:
Тео выходит из машины и достает с заднего сиденья чемодан, и я спрыгиваю во влажный туман. Наблюдаю за ним, запоминая каждое движение, пряча их в памяти. Наш первый поцелуй на террасе, первое слияние тел и бессчетное количество с тех пор. Я почти не возвращалась к себе в дом на холме, разве что сегодня, чтобы собрать вещи. Ноги словно налились свинцом, и я не могу сдвинуться с места.
Тео обнимает меня, и я прижимаюсь к нему.
Мне больно отрываться от надежного приюта, который я так долго искала, да, можно сказать, и не искала. Если я не смогу жить с ним в Метони, то мы вообще не будем вместе, а я пока не уверена, что на это решусь. Похоже, мы вынуждены повторить историю родителей, обреченных судьбой жить в муках, жалея о несбыточном.
Глава 29
Май, Лондон
Звонок в дверь отрывает меня от ноутбука. Я просматриваю письма от потенциальных клиентов, сняв с Тифф обязанности администратора. Мы готовимся обслуживать гостей на презентации книги, организованной компанией Таши.
Формы с тортами стоят в духовке, ждут, когда я их наполню смесью спанакопита для канапе, навеянной греческим базаром в Метони, и источают божественный аромат.
Вот уже больше месяца, как я вернулась и с головой ушла в работу, но не могу смириться с тем, что до сих пор не виделась с Ташей. Ссора с подругой и родной душой переносится тяжело. Больнее, чем разлука с Тео, что тоже нелегко.
Таша перенесла извлечение яйцеклетки и имплантацию эмбриона, и мне мучительно больно, что в тот день меня не было с ней рядом, хотя я предлагала поддержку. Но она нарочно пропустила мои сообщения, и я опоздала.
Она намеренно со мной не общается, жестоко наказывая за ссору. Мне стыдно из-за того, что я наговорила в порыве гнева, набросившись на ее мать. Но молчание после нашей ссоры превратило гнев и обиду, которые я чувствовала к ней и из-за тайной жизни мамы, в грусть. Мне без них плохо. Но с одной из них я сегодня помирюсь.
Перед домом стоит Таша, и, когда я иду по коридору, вижу через стеклянную панель двери знакомый силуэт. Поглубже вздохнув, я распахиваю дверь, и мы смотрим друг на друга, пока это становится невыносимо.
– Прости меня… я плохая подруга. Я так по тебе скучаю.
Я обнимаю Ташу, а она прижимает меня к себе.
– Нет, это я плохая подруга. Ты ни в чем не виновата. Это я дура, эгоистка и ревнивица.
– Это я эгоистка, шляюсь по Греции, когда должна тебе помочь. И пропустила все процедуры. Прости.
Она отстраняется и смотрит на меня.
– Ладно, мы обе эгоистичные дряни, я вообще не вписываюсь ни в какие рамки – не позволила тебе пойти со мной. Прости, я нарочно не пустила тебя в больницу. А так хотела, чтобы ты была рядом, – только расстроила и себя, и тебя. Простишь ли ты меня?
– Только если ты простишь меня.
– Договорились!
Она меня обнимает, и все само становится на свои места.
– У нас с тобой столько дел, я даже инструменты припасла.
Она копается в большой сумке и достает рулоны скотча, папиросную бумагу и этикетки, а с пола поднимает упаковку пузырчатой пленки.
– Господи, зачем все это? – спрашиваю я, беря у нее тяжелую сумку и провожая на кухню.
– Разберем гардеробную мамы Линс. Вместе. Сама ты это не потянешь. Я слишком хорошо тебя знаю.
Я с облегчением вздыхаю, несмотря на страх от одной только мысли. У меня было время, когда я вернулась из Метони, но я не могла справиться с этим в одиночку. Моя мама была и Ташиной матерью, нам нужно пройти через это вместе.
Приземлившись в Англии, я представляла жалкое зрелище. Буквально больная от разлуки с Тео. Организм разладился во всех отношениях. Инфекция, которую я подхватила тогда в Греции, вернулась, будто мстила за то, что я уехала из Метони. Желудок отказывался успокаиваться.
Вряд ли это произошло из-за смены климата, но тем не менее. После возвращения я выглядела ужасно. Лишние килограммы, появившиеся от роскошных греческих продуктов, пропали, кожа стала пепельно-серой, загар сошел. После бесчисленных чашек имбирного чая тошнота, кажется, утихла.
Помимо огромного количества административных дел на работе, требовавших наверстать упущенное, я сходила в полицию, чтобы разобраться с Робертом. После передачи распечаток электронных писем и сообщений представила суровую реальность его агрессивного и откровенного эмоционального насилия. Когда я перечитывала переписку, на меня нахлынули ужасные воспоминания о его поведении, словно последний штрих изгнания нечистой силы. Мой и без того неспокойный живот скрутила судорога отвращения.
Но с этим покончено, и с вынесенным судебным запретом я чувствую прилив сил, благодаря предпринятым шагам я сотру Роберта из своей жизни. Таша бы мной гордилась. Я могу принимать решения самостоятельно.
Разгрести хаос прошлого на пути в будущее – все равно что принять очистительное лекарство. Хотя мне трудно здесь без Тео, у нас есть видеозвонки, чтобы пережить эти дни, пока я не вернусь в июне в Грецию. В возможности смотреть ему в глаза и с ним вместе на закат есть хоть какое-то утешение. Сейчас в Метони сильно потеплело, и он так много работает. Море снова проявляет неслыханную щедрость, как в прошлом, когда оно подарило нам друг друга.
Начинается обратный отсчет до моего возвращения. Ненавижу подгонять время, но отчаянно хочу быть там. Мысль о прикосновении к его коже вызывает у меня нетерпеливый прилив удовольствия.
* * *
Вдоль стен выстроились картонные коробки, скрывшие массу разноцветной одежды. Вещи завернуты и с любовью сложены вместе с воспоминаниями в папиросную бумагу. Работа почти закончена.
Мы с Ташей сидим на полу, скрестив ноги, потягивая чай и оценивая проделанную работу. Гардеробная после уборки опустела. Плечики на месте, пустые, металлические рейки, на которые нечего вешать. Призрачные оболочки, населявшие мамин шкаф, убраны, бессмысленные сувениры, вызывающие воспоминания, спрятаны. Сцена наших детских игр с переодеванием, укромные уголки для пряток открыты и обнажены. Но повсюду запах ее парфюма, как будто она здесь, с нами.
– Ты на самом деле хочешь прочитать? – спрашивает Таша, когда я смотрю на яркую упаковку маминой посылки, оставленную для меня у адвоката.
Ту, что я не решилась открыть после ее смерти.
Я готовлюсь к откровению,
