союз официально находился в дружеских отношениях с Римом. До своей ссылки Полибий действовал как союзник римлян и уж никак не может считаться римским приспешником. Более того, он сделал всё возможное, чтобы ахейцы не участвовали в этой войне ни на чьей стороне. От имени и по поручению союза он предложил военную помощь римлянам, когда война уже была ими выиграна.

Учитывая партикуляризм сознания древних греков, Полибий был прежде всего ахейским патриотом, а потом уже эллинским. Поэтому для него, одного из руководителей союза, важно было обезопасить прежде всего Ахайю. Военные меры римлян против Этолийского союза – злейшего врага ахейцев – он должен был воспринимать только положительно. То, что римляне сломили военную мощь Македонии, открывало, казалось бы, перспективы усиления влияния Ахейского союза, а это вполне устраивало Полибия.

С другой стороны, невозможно упрекнуть ахейца в том, что он помогал Сципиону советами при осаде Карфагена. Во-первых, пунийцы были такими же врагами греков, как и римлян. Помогая победить Карфаген, наш автор исходил из многовековой вражды эллинов к пунийцам. Во-вторых, он оказался в лагере Сципиона в качестве его личного друга, а принцип морального долга по отношению к ведущему войну другу требовал оказания в таком случае поддержки ему самому и его войску. Здесь римское и греческое понятие морального долга были абсолютно адекватны. Взаимопомощь считалась одной из важнейших сторон дружбы[1115]. Было бы крайне нелепо из-за этого считать Полибия «приспешником римлян». Они использовали личные связи для воздействия на население покорённых областей, Полибий выполнил ряд поручений, связанных с внеиталийскими интересами Сципионов[1116], но ведь и он использовал свои римские связи – и не для себя лично, а для облегчения участи соплеменников!

Следует учитывать прагматизм Полибия. Вероятно, он прекрасно понимал, что сохранить независимость Эллады не удастся. Поэтому лучше избежать ненужных и излишних жертв. Подобно большинству своих просвещённых современников, он «поддавался обаянию сипы и склонен был признавать не только неизбежность, но и справедливость совершившегося факта»[1117]. Надо было вживаться в новые условия, которые уже не зависели от воли одного человека, и надо было думать о будущем. Полибий – один из тех, кто подготавливал будущий симбиоз греков и римлян. В таком случае любого грека, который пытался примирить римлян с эллинами, можно отнести к предателям. В том числе Плутарха, который во времена Антонинов учил своих соплеменников вести себя осторожно и не раздражать римлян. Однако никто не сомневается в «беотийском» патриотизме херонейца Плутарха. Итак, Полибий, будучи широкомыслящим политиком, не замкнулся в ненависти к завоевателям Греции.

Считал ли Полибий римлян варварами? Вне всяких сомнений – да. Здесь мы не согласны с Ф. Уолбэнком, полагавшим, что мегалополец в своём труде фиксировал восприятие римлян греками, но сам его не разделял[1118]. Спорно мнение и о том, что Полибий занимал в этом вопросе компромиссную позицию, не относя римлян, строго говоря, ни к эллинам, ни к варварам[1119]. Такое едва ли возможно, поскольку для любого эллина мир жёстко делился на две части: «мы» и «они», и каждый, кто не являлся эллином, мог быть только варваром.

Даже выдающемуся человеку трудно подняться над современными ему стереотипами этнического восприятия. Этнический феномен вообще характеризуется двумя основными чертами – «универсальностью и устойчивостью»[1120]. Центральное место среди этносоциальных представлений занимают образы собственной и других этнических групп. Именно они составляют главное содержание этнической идентичности как когнитивно-мотивационного ядра этнического самосознания[1121]. Этнические стереотипы имеют эмоционально-оценочный характер[1122], кроются в подсознании и не всегда поддаются логическому объяснению. Хорошо зная все недостатки своих соплеменников, Полибий в то же время был убеждён, что эллины «превосходят все прочие народы» (V. 90. 8). Как и любому порядочному человеку, ему было присуще чувство долга, притом с некоторым «этническим оттенком». Неслучайно он пишет: «Долг эллина – оказывать в трудных обстоятельствах всяческое содействие эллинам, то защищая их или прикрывая их слабости, то смиряя гнев властителей; все это мы исполняли добросовестно на деле, когда требовалось» (XXXVIII. 6. 7). И это – не просто красивые слова, это – жизненное кредо Полибия.

Рассказывая о лакедемоняне Ксантиппе, во время I Пунической войны наголову разбившем в Африке армию консула Регула, Полибий «где-то в глубине души гордился победой эллинского ума»[1123]. Полагаю, здесь у него, помимо его желания, проявились эллинский патриотизм и чувство гордости своим этносом.

Очевидно, что в глубине души Полибий считал римлян варварами, хотя, разумеется, и не афишировал своё восприятие. Однако, когда он с горечью и болью пишет о легионерах, в разграбленном Коринфе играющих в кости на брошенных в грязь бесценных картинах греческих мастеров (XXXIX. 13. 2), в этом сквозит не только осуждение грубости и неотёсанности воинов. Явным подтекстом звучит (позволим себе сформулировать ощущения ахейского патриота и культурного человека): на такое способны лишь варвары.

Достаточно долго находясь в Риме, Полибий, конечно же, встречал там не только культурных и приятных в общении людей. Все эти годы Полибий «старался понять римлян, прощая им их грубость, которую он объяснял необразованностью»[1124].

Полибий прекрасно понимал, что у самих римлян есть чему поучиться и что среди них встречаются по-настоящему культурные люди, близкие по духу эллинам и достойные дружбы и уважения, с которыми можно быть на равных. Но ведь и Тацит, восхищаясь нравами германцев, тем не менее, не переставал считать их варварами. Общение и дружба Полибия с римлянами – осознанный и объективный выбор, но отнюдь не желание выжить во вражеской среде ценой предательства или низкопоклонства. По верному замечанию Т.В. Блаватской, полисной интеллигенции был совершенно не свойственен дух сервилизма, заметный в творчестве придворных творцов эллинстических царей[1125]. Полибий, безусловно, был человеком интеллигентным, и он сумел поставить себя так, что его уважали римские «собратья по классу». Но совсем не за классовую принадлежность, а за мудрость и высокие человеческие качества. Превращать своих врагов в настоящих друзей – это дар, доступный лишь мудрецу.

Полибий прекрасно видел недостатки как самих римлян, так и их внешней политики, и открыто осуждал их за это. По сравнению с вышеприведёнными обвинениями Полибия в расчётливом сотрудничестве с римлянами Т.А. Бобровникова впадает в другую крайность: «околдован, очарован, влюблён. Пишет о Риме с гордостью и нежностью, как влюблённый – о предмете своей пылкой страсти»[1126]. По словам Цицерона (De Rep. IV. 33), историк упрекал римлян в недостаточном внимании к постановке обучения подрастающего поколения. Он осуждал римлян за вывоз культурных ценностей из Греции (Polyb. IX. 10–13), критиковал сенат, возвышающий в Греции льстецов (XXIV. 11. 1–9; 12. 3–5; 11–12).