Только давайте мы с вами вспомним, про такую штуку, как Тильзитский мир. Это когда наши багратионы эпически просрали очередное сражение против войск корсиканца и он вынудил царя Александра на переговоры. На этих переговорах его называл своим братом, в ответ тоже комплименты слышал и заключили два императора союз против Англии. Только Александр вернулся в Петербург с переговоров и почти сразу же этот союз похерил. Вот такие русские императоры были. Ничем не хуже прочих европейских.

Кроме принятых на себя добровольно обязательств бороться с революциями в Европе, царь наш еще и Восточный вопрос начал решать, т. е. полез на Балканы, да еще, одновременно, попер в Среднюю Азию.

Из-за Балкан поцапался с австрияками, которым помог подавить восстание в Венгрии, из-за Средней Азии — с англичанами, которым РИ помогла с борьбе с Наполеоном, ну а функции «жандарма Европы» помогли и остальную Европу обозлить.

Россию все стали не очень сильно любить. Докатились до политической изоляции.

Я же говорю — уникальный правитель. Даже при Ленине политическая изоляция не была, кажется, такой полной и была быстрее преодолена.

Надвигалась война и прочие неприятности, которые требовали роста государственных расходов на армию и преодоление неприятностей. Где брать деньги? Налоги, конечно. Перед народом даже царям приходилось как-то оправдываться, поднимать волну патриотизма. Вот тогда и стали придумывать, что Европа издревле русских не любила, и ты этих европейцев хоть во все места интимные целуй, но они тебя все равно обманут, потому что у нас православная вера, а у них совсем никакой и они все бездуховные. И нашли определение всему этому — русофобия

Для православных на всю голову — прокатило. Православные на всю голову даже не задумались, что этих фобий — на каждом народе по две. И франкофобия есть. И англофобия. И германофобия.

Как только правители что-то не поделят между собой — сразу фобия.

Дурить православных дома фобией было кому. Аксаковы, Погодины и другие.

А Тютчев был назначен в 40-х годах работать гражданкой Симонян. «Рашей тудэй». Он удобно как раз жил — в Европах. Там он и трудился над имиджем России. Вот такими статьями:

«О России много говорят; в наши дни она стала предметом жгучего, беспокойного любопытства. Очевидно, что она сделалась одной из самых больших забот нынешнего века; однако следует признать, что эта забота, заметно отличаясь от других волнующих наше время проблем, скорее угнетает, нежели возбуждает современную мысль… Иначе и быть не могло: современная мысль, дитя Запада, видит в России если и не враждебную, то совсем чуждую и не зависящую от нее стихию. Она как будто боится изменить самой себе и подвергнуть сомнению собственную законность, если придется признать совершенно законным вставший перед нею вопрос, серьезно и добросовестно осознать и разрешить его… Что такое Россия? Каков смысл ее пребывания в мире, в чем ее исторический закон? Откуда пришла она? Куда идет? Что представляет собою? На земле, правда, ей предоставлено место под солнцем, однако философия истории еще не соблаговолила найти его для нее. Некоторые редкие умы, два или три в Германии, один или два во Франции, более свободные и прозорливые среди всех других, предвидели возникновение проблемы, приподняли уголок завесы, но их слова до сей поры плохо слушались и мало понимались.»

И еще вот так:

«Возможно, мне возразят, что именно несовершенства нашего общественного устройства, пороки нашей администрации, жизненные условия наших низших слоев и пр. и пр. раздражают общественное мнение против России. Неужели это так? И мне, только что жаловавшемуся на чрезмерное недоброжелательство, не придется ли теперь протестовать против излишней симпатии? Ибо, в конце концов, мы не одни в мире, и если вы на самом деле обладаете избытком человеческого сочувствия, но не в состоянии употребить его у себя и на пользу своих соотечественников, то не справедливее ли поделить его более равномерно между разными народами земли? Увы, все нуждаются в жалости. Взгляните, например, на Англию, что вы о ней скажете? Посмотрите на ее фабричное население, на Ирландию, и, если бы при полном знании вы сумели сравнить две страны и могли взвесить на точных весах злополучные последствия русского варварства и английской цивилизации, вы, может быть, нашли бы скорее необычным, нежели преувеличенным утверждение одного человека, одинаково чуждого обеим странам, но основательно их изучившего и заявлявшего с полным убеждением, что „в Соединенном Королевстве существует по меньшей мере миллион человек, много бы выигравших, когда бы их сослали в Сибирь“…»

Знакомые интонации, не правда ли? Вот она спираль истории! Даже то, что патриот Тютчев предпочитал жениться на немках. Два раза на них и женился. Хоть они и в банях не мылись. Патриотизм патриотизмом, конечно, но в европах барышни культурней…

Нет, только не подумайте, что я политику Николая Первого осуждаю, а политику европейцев оправдываю. В стае грызущихся шакалов нет правых и виноватых. Но когда ты такой гениальный, что вся стая тебя грызет одного!.. Вот тогда таланты Маргарит Симонян… тьфу! Привязалось! — Тютчевых, конечно, — и нужны. Тогда и нужна эта самая русофобия.

Но Тютчев напрасно потратил время и силы, заставить европейцев полюбить Россию у него не получилось. Конечно, можно привезти из Парижу какого-нибудь журналиста, хорошо ему заплатить и он напишет большую статью про то, как русские мужики ходят с румяными откормленными мордами и целыми днями только и знают, что молиться за царя-государя и барина-благодетеля. Но эффективность этих расходов была мизерной.

А откуда этой эффективности взяться, если в Петербургских бутиках все вешалки были завешаны английскими сюртуками и французскими салопами, а свои отечественные армяки носили законченные лузеры? Да еще и крепостное право! Европа уже почти сплошь буржуазной была, а у нас — самый дикий феодализм.

Сегодня есть у нас такие любители всяких модернов-постмодернов, которые капитализм считают адским порождением протестантизма. Их бы послать в машине времени крестьянами к сеньору, чтобы мозги в порядок