Вспомнилась бабушкина квартира в будущем. Когда она опустела, родители не стали делать безумный ремонт, рьяно выбрасывая все, что осталось от ушедшего человека. Просто отмыли, очистили, заменили совсем уже разваливающуюся мебель. И квартира сохранилась почти в том же самом виде, что и при жизни бабушки. Хранила ее тепло и в то же время не пахла тленом. В ней осталось все лучшее, но все то, что делало жилище склепом, было решительно убрано. Вот так, бабушкиной квартирой, я и представлял порой всю страну. Оставить то, что отжито, и взять то, что доказало свою эффективность.

Научные достижения, система детского отдыха, бесплатные кружки и занятия спортом, социальная медицина. Чем были плохи пионеры, когда потом все равно было создано «Движение первых»? Почему отменили игру «Зарница», вернув потом начальную военную подготовку и патриотические кружки? Для чего закрывали детские лагеря и оптимизировали сельские школы, ДК и библиотеки? Чтобы потом строить то же самое на том же месте? Да, мне есть что ответить Шикину и остальным.

— Почему я так считаю? — Пантелеймон Ермолаевич, судя по всему, оказался не готов к моему вопросу. — Ну… Вы же говорите о том, что «Любгородский правдоруб» теперь станет официальной газетой. И там будет разрешено говорить обо всем.

— И что? — невозмутимо уточнил я. — Это же другое издание, другая редакция! Вы лишь на этом основании решили, что в «Андроповских известиях» и вечерке тоже будут печатать, к примеру, про генерала Власова? Вполне возможно, что будут. Но только не оправдывать его, а просто показывать всю подноготную. И сравнивать с генерал-лейтенантом Карбышевым, которого пытали в концлагере и в конце концов заморозили насмерть, но который не предал Родину! Представьте, как ярко будет смотреться измена того же Власова, если показать сразу обе эти стороны! Не просто залепить ярлыком, а показать предателя на фоне героя — как другой человек в гораздо худших условиях не прогнулся, а остался верен своей стране!

— Вы и вправду хотите поставить рядом эти фамилии? — побелел Шикин. — Героя и подонка?

— Да! — рявкнул я, и все моментально притихли. — Да, черт побери! Сколько бы вы, Пантелеймон Ермолаевич, ни называли Власова подонком, это не ответ на вопросы тех, кто хочет знать больше! В чем его предательство, как оно происходило! И как поступали другие советские офицеры в похожих ситуациях! Вот, что нужно советским гражданам! Не выхолощенная версия под диктовку с трескучими лозунгами, которые никто не читает! Нет, им нужна настоящая правда, порой страшная и грязная! И тем ценнее будет то, что мы хотим привить людям! Любовь к своей стране! Искренняя, укрепленная знанием!

— Теперь поговорим о дряни!.. — процитировала Маяковского Марта Мирбах.

— Именно, — успокоившись, подтвердил я. — О дряни тоже надо говорить. Чтобы звезды героев горели еще ярче. У вас все, Пантелеймон Ермолаевич? — Шикин покачал головой. — Людмила Григорьевна? Евлампия Тимофеевна? Может, добавите?

Обе старушки молчали. Похоже, они не ожидали от меня такой откровенности. Что ж, она еще не закончилась. Я хотел сделать местному обществу прививку, подготовить их к новым вызовам? Кажется, вот настоящий момент истины.

— Вы не хотите работать, — резюмировал я. — Что ж, это весьма удобная позиция. А еще это позиция меньшевиков. Тех, кто способен работать лишь в тепличных условиях. Есть политика партии, привычные лозунги, дежурные темы. Но время идет вперед, дорогие товарищи. На дворе 1987-й! Не хрущевская оттепель и не брежневская эпоха! Нельзя в конце века писать так, как писали после войны и тем более сразу после революции! Советские люди изменились, стали умнее и требовательнее. Их не убедить лозунгами, мы с вами прекрасно в этом убедились благодаря бюллетеням в газетах. И не только Варсонофий с бабушкой Кандибобер хотят выступить, но еще их — представьте себе! — хотят выслушать! И вам придется, если вы считаете себя журналистами, работать в любых условиях! Впахивать, чтобы быть лучшими! И «Правдоруб» со своей иной позицией будет для вас постоянным раздражителем! Чтобы не расслаблялись, не халтурили!

— А если мы не справимся? — впервые за долгое время подала голос Люда, Катина подружка-хохотушка. — Вдруг получится так, что «Правдоруб» станут читать больше, чем нас?

— А в этом и смысл, — я показал ей большой палец. — Вы должны этого бояться. Это называется конкуренция. Почему наша страна стала первой в космосе? Потому что нам наступали на пятки американцы! Это было соревнование сильных! Битва гигантов! И мы в этой битве победили с большим отрывом. А представьте, если бы было иначе! Никто бы не занимался космосом, кроме нас. Да я уверен, что мы бы до сих пор дальше искусственного спутника не дошли! Зачем? Ведь можно работать потихонечку, не напрягаясь!.. А там, глядишь, и к двадцать первому веку космонавта запустим…

По рядам пробежался легкий смешок.

— Я бы дополнила, — я настолько увлекся, что забыл о стоящей рядом Зое Шабановой. — «Правдоруб» далеко не единственный конкурент. Вот уже несколько дней в нашей стране можно свободно послушать радиостанцию «Би-Би-Си».

— Все так, — подтвердил со своего места радийщик Хлыстов.

— И вы знаете, это весьма захватывающе! — девушка, благодарно кивнув Дорофею Псоевичу, продолжила, а я с еще большим интересом посмотрел на нее. — Да, захватывающе! Слушать тамошних дикторов — русских людей, между прочим! — это как встать на свежем морском ветру! Они говорят свободно, и пусть их позиция нам, журналистам СССР, чужда, но то, как они ее преподносят, поверьте, достойно внимания и уважения.

— Есть обычай на Руси, — усмехнулся Бродов, — ночью слушать «Би-Би-Си».

— И ты туда же, девочка? — Шикин в отличие от стушевавшихся пожилых журналисток не сдавался, и одним этим вызывал восхищение.

— Куда же? — дерзко переспросила Зоя, и я мягко, но настойчиво дернул ее за рукав блузки.

— Позвольте, я объясню, — я примирительно выставил вперед раскрытые ладони. — Если я правильно понимаю Зою Дмитриевну, то речь о том, что вражеские голоса звучат привлекательно. Они дают то, чего