красилась мужичьем только в коричневый цвет, а у него были и красные, и зеленые краски, и горчичные, вот тут он уже и озолотился. Умные люди говорят, что у него пятьдесят тысяч десятин земли и мужиков полторы тысячи в крепости, может, и побольше, чем у графа, и всякое другое имущество в большом множестве и что стоит оно сто пятьдесят тысяч гульденов, а нотариусы уверяют, что и все двести.

– И мочой он уже не воняет? – спросил Волков заинтересованно.

– Никто этого уже не заметит, даже если это и так. Но он так и не смог стать своим в городе, местные нобили его к себе все еще не принимают.

– А будет ли у такого богача партия для моей племянницы?

– Будет, будет, – заверял старый поп и продолжал: – Когда герцог к нам приезжал, Кёршнер подносил ему золотую чашу и золотой поднос, но герцог его до руки допустить побрезговал. Кёршнер на городской смотр выставлял сорок всадников в отличной броне и сорок аркебузиров, он платит большие подати в казну города, но едва смог избраться в совет. Он многое отдаст, чтобы сесть за один стол со мной и с вами, кавалер. Я говорил ему о том, что ему неплохо бы породниться с таким славным человеком, как вы, кавалер, и он соглашался с такой мыслью. Соглашался не раздумывая и с радостью. Он и его семья были на пиру в вашу честь, но сидели совсем не на почетных местах. Думаю, что и вам не следует брезговать таким возможным родственником.

– А я и не собирался, – только и отвечал кавалер.

* * *

Утром едва рассвело, а за столом уже собрались епископ, Волков, бургомистр и этот самый господин Кёршнер. Он пришел последний, в столовую вошел в шубе и огромном берете неимоверно красного цвета, такого же оттенка, как и перчатки, а шуба на нем была сплошь из черных соболей. В прихожей он не отдал ее лакею, а так и шел в ней до столовой, а лакей бежал за ним следом. И только тут, в столовой, он с шубой расстался. Как и с беретом, как и с перчатками.

«Соболя, конечно. Ну слава богу, что хоть не горностаи, как у коронованных особ».

Был господин Кёршнер весьма полнокровен, обширен и богат чревом. Он улыбался и кланялся, что-то мямлил вежливое, извинялся за опоздание. Волков не стал его дослушивать, а сделал к нему шаг и протянул руку.

– Кавалер Фолькоф.

Толстяк схватил его руку и стал кланяться, да так низко, что Волкову показалось, что он собирается его руку целовать.

– Большая честь, – высоким голосом говорил владелец пятидесяти тысяч десятин земли и прочего имущества. – Наслышан о ваших подвигах, кавалер, наслышан. И очень, так сказать, рад, спасибо святому отцу, что приглашен сюда для такого дела.

Вот только присутствие бургомистра кавалера удивляло. Неужто он тоже тут был нужен? И словно прочитав его мысли, епископ произнес:

– Не буду скрывать от вас, господа, что мысль связать вас в матримониальном союзе принадлежит не мне, а господину бургомистру. Но я полагаю, что мысль эта хороша и обоим домам от такого союза будет большая польза.

– Очень рад, очень рад, – опять кланялся Кёршнер, – очень рад, что проявляете участие, господин первый консул.

Волков тоже кивал согласно. А бургомистр улыбался и кланялся в ответ.

– Прошу вас, господа, к столу, – пригласил всех епископ.

А слуги уже расставляли кушанья на стол. Тут были и холодные буженины с хреном и горчицей, и горячие варенные с укропом колбасы, и взбитые яичные желтки с сахаром, и меды разные, белые и темные, желтое топленое молоко, взбитые сливки с ягодами, и крестьянские жирнейшие блины пфанкюхены с разнообразными начинками из мяса и томленых овощей, и свежайший белый хлеб. Также к завтраку были поданы два вида пива, два вида вина и вода с лимонами. Стол был сервирован только серебряной посудой, что подчеркивало официальность завтрака.

– Значит, господа, – взял на себя смелость господин бургомистр, – ни у вас, кавалер, ни у вас, господин Кёршнер, нет возражений насчет сближения ваших домов?

– Нет, – без лишних слов и ненужных вежливостей произнес Волков. – Сдается мне, что чести в доме господина Кёршнера будет больше, чем в доме некоего Фейлинга, который даже не соизволил произнести отказ мне в лицо, а предпочел трусливо отмолчаться.

Кажется, эта фраза была немного груба и могла бы задеть Кёршнера, но нет, наоборот, большие щеки его покраснели, как от большой похвалы, он поглядел на епископа, затем на бургомистра и уже потом сказал, обращаясь к рыцарю:

– Ах, господин рыцарь, вы первый, кто мой дом по чести поставил выше, чем знатный дом Фейлингов.

– Коли будет угодно Господу, так свадьба состоится, и вы будете сидеть подле меня, – говорил Волков, – а ваша жена будет сидеть подле моей жены.

– Как вам известно, господин Кёршнер, – вставил бургомистр, – жена кавалера – урожденная фон Мален, дочь графа Малена.

– Да-да, мне это известно, – кивал Кёршнер. – Для моей жены то будет честь.

– И я буду на той свадьбе, – заверил епископ. – Думаю, что и бургомистр будет.

– Ну разумеется, – подтвердил бургомистр.

– А Фейлингов на свадьбу я звать не разрешу, – продолжал кавалер. – В тех бесчестных людях нужды я не вижу.

Кажется, у толстяка-богатея от счастья стала кружиться голова.

– Сегодня же сообщу второму, неженатому, моему сыну Людвигу, что невеста ему найдена, чтобы собирался к ней ехать с подарками.

Волков сам взял кувшин, не дожидаясь лакеев, налил вина и себе, и ему, встал и сказал:

– Бог всегда, во всех битвах был ко мне милостив, надеюсь, он не допустит никаких препятствий к этому браку. Выпьем же за то, друг мой.

Трясущейся пухлой рукой господин Кёршнер брал свой кубок, вставал и пил вино до дна вместе с кавалером. А епископ и бургомистр им хлопали в ладоши.

Волков выпил и сел на свой стул, и Кёршнер сел, он так растрогался, что ему пришлось вытирать глаза салфеткой. Но святой отец вернул его к разговору, он поднял палец к небу и сказал толстяку:

– Сын мой, а известно ли вам, что господин кавалер ведет тяжкую войну с горными дикарями и безбожниками во славу матери церкви?

– Конечно, – отвечал тот. – Разве про то может кто-то не знать в наших краях?.. Мало того, слава о победах кавалера идет далеко за пределы нашей земли, мои торговые партнеры мне о том пишут.

– Ну а раз так, вы должны понимать, что война – дело накладное и кавалер весьма ограничен в средствах и много серебра на свадьбу дать не сможет.

Сначала