Шрифт:
Закладка:
Поскольку в ходе такой процедуры сохранение идентичности влечет за собой весьма проблематичный результат, Пэрфит указывает, что мы должны отвлечься от нашего представления идентичности с какой-либо будущей личностью и предположить, «что же существенно» в выживании нашей личности. А существенен, утверждает Пэрфит, сам факт психологической непрерывности нашей личности в личности будущей.
Многие склонны расценивать разделенность так же или почти так же негативно, как и обыкновенную смерть (резюме, выданное выше несчастному Невиллу). Но такое отношение не рационально. Нам следует относиться к разделению так, как если оно было бы столь же хорошо, что и обыкновенное выживание. Как я указывал, два «результата» этой операции (или инцидента расщепления) будут двумя разными людьми. Продумаем мое отношение к каждому из этих людей. Неужели в этом отношении не будет некоего жизненного элемента, который содержится в обычном выживании? Очевидно, будет. Я выживу, если буду придерживаться того же самого отношения по крайней мере к одному из получившихся в итоге людей (т. е. единичный случай психологической непрерывности). <…> В данном контексте, таким образом, в моем отношении к каждому новому человеку содержится все, что понадобилось бы мне для того, чтобы выжить как эта личность[121].
Если верить Пэрфиту, Невилл мог выжить в этом почти катастрофическом инциденте. Несмотря на то что мы не можем с определенностью утверждать, что Невилл идентичен обеим частям, каждая из них обладает всем необходимым для того, чтобы с определенностью утверждать, что Невилл «выжил» и частью, расположенной в общей спальне, и частью, находящейся в подвале. Означает ли это, что перед нами вновь два Невилла?
Здесь мы можем позволить себе любопытство: что произойдет, если отряд по размагичиванию в чрезвычайных ситуациях соединит разобщенные части Невилла? По мысли Пэрфита, если Невилл выжил в каждой из частей, он выживет и как восстановленная единая личность, которая имеет один головной мозг — полушария были воссоединены, — и, следовательно, психологически продолжит того Невилла, который существовал прежде расщепления.
В мире Гарри Поттера волшебникам под силу творить потрясающие воображение вещи, они способны продолжать жизнь без тела и телепортироваться посредством аппарирования, будучи личностями, которые определяются как исключительно психические сущности. Они удерживают свое существо в целостности благодаря тому, что их прошлое, настоящее и будущее «я» психологически продолжают друг друга. Такое понимание природы личности и тождества личности может быть настолько же истинным в реальном мире, к которому принадлежим мы, насколько оно истинно в вымышленном мире, созданном Дж. К. Ролинг. Судя по всему, нас лучше всего определить как мыслящих существ, наделенных сознанием, которые состоят из прошлых и настоящих восприятий, связанных памятью. Если это так, перед нами открывается весьма эффектный ответ на поставленный вопрос — можем ли мы существовать вне тела. В том случае, если мое сознание не нуждается для своего существования в функционировании мозга — посылка, которой бросает вызов изобилие неврофизиологических данных, связывающих сознание с церебральной деятельностью, — нет никаких обстоятельств, препятствующих тому, чтобы я пережил смерть тела и продолжал существовать как нефизическое сознательное, мыслящее существо[122]. Конечно, такая краткая статья не может ответить на вопрос, требуется ли мозг для существования сознания, как не претендует и на полноту исследования мнимой «магии», необходимой нефизическому сознающему уму для взаимодействия с физическим мозгом и телом. Тем не менее уже наша способность воображать людей, переживающих развоплощение и примечательные преобразования тела в мире Гарри Поттера, вселяет вдохновенную надежду на возможность подвигов волшебников и в нашем мире[123].
Жизнь предсказанная: судьба и свобода в Хогвартсе[124]
Грегори Бэшем
Мы должны верить в свободную волю.
Ведь другого выбора у нас нет.
Только подумайте, как прелестно было бы обладать кристальным шаром, который — в отличие от шара профессора Трелани — мог бы безошибочно предсказывать будущее. Вы могли бы сделать удачную ставку на игре в квиддич, знать наперед обо всех вопросах, которые попадутся вам на экзамене по гербологии, и никогда-никогда больше не покраснеете, попросив очаровательную ведьму или волшебника из Орлиного когтя о свидании.
Однако не всякое знание будущего одинаково приятно. Вот, например, осведомленность о точном дне вашей смерти и ее причине. Представьте, если бы сейчас вы узнали, что умрете в огне взорвавшейся летательной машины 23 июня 2012 года. Или что ваш лучший друг будет убит Волан-де-Мортом 5 декабря 2008 года. С таким знанием сжиться будет непросто. Узнав же о том, что в будущем суждено случиться чему-то ужасному, вы естественно будете искать способ это предотвратить.
Есть прекрасная история, рассказывая которую философы-специалисты часто рассчитывают заставить задуматься своих учеников о головоломках судьбы и свободной воли, и это не памятная сцена из фильма «Матрица». Это старая арабская басня, пересказанная Сомерсетом Моэмом в пьесе 1933 года «Шеппи». Говорит Смерть:
Жил в Багдаде купец. Однажды он послал своего слугу на базар пополнить припасы; вскоре тот вернулся бледный и дрожащий и сказал: «Хозяин, только что, когда я был на базаре, в толпе меня толкнула женщина, а когда я обернулся, то увидел, что толкнула меня Смерть. Она посмотрела на меня и пригрозила мне; дай же мне свою лошадь, чтобы я ускакал из этого города и избежал своей судьбы. Я отправлюсь в Самарру, там Смерть не найдет меня». Купец отдал ему лошадь, и слуга запрыгнул на нее, и вонзил шпоры в ее бока, и поскакал так быстро, как могла лошадь. Купец же спустился на базар, и увидел меня в толпе, и, подойдя ко мне, спросил: «Зачем ты погрозила моему слуге, когда увидела его утром?» — «Это была не угроза, — ответила я, — я просто вздрогнула от удивления. Я поразилась,
