Шрифт:
Закладка:
— Так где вы платье взяли? И сколько такое стоит? — Вернула госпожу Ланге из счастливого забвения Элеонора Августа. Вернула тоном недобрым, даже, кажется, завистливым. — У вас что, кавалер завёлся?
Она смотрела на неё внимательно и недоверчиво, с непониманием, словно та совершила что-то предосудительное.
— Ах, — краснела Бригитт и махала ручкой, — есть у меня поклонник. Достойный человек.
Она это так сказала, будто дальше ничего говорить не хочет. Только покосилась на вошедшего в покои Увальня.
Она ещё что-то хотела сказать уже не о платье и поклоннике, а что-то тайное и только Волкову. Но госпожа Эшбахт, тоже поглядев на Увальня, схватила Бригитт за руку и поволокла наверх. Видно, распирало её любопытство.
— Вы бы хоть дали госпоже Ланге поужинать, — крикнул им вслед Волков.
Но жена не соизволила даже ответить ему.
***
Он долго ждал, пока женщины наговорятся. Мария поставила приборы на двоих, но госпожа Ланге сверху в обеденную залу не спускалась, Элеонора её, видно, не отпускала. Увалень ел один и по возможности рассказывал, где они сегодня были и что делали. Александр Гроссшвюлле был плохим рассказчиком, и кавалер начал уже засыпать, когда, шурша роскошными юбками, на лестнице появилась Бригитт.
— Ах, как я голодна, — говорила она, садясь за стол и многозначительно поглядывая на Волкова.
Живая, голодная, кажется, весёлая, она стала с удовольствием есть остывшую уже давно жареную кровяную колбасу с луком и рассказывать, как торговалась за рис, как искала кофе, как торопилась и требовала у портного, что бы он тотчас подогнал платье ей по фигуре. И всё это делать так, чтобы ещё заехать в имение к графу и до ночи успеть вернуться домой.
Он любовался ею молча, слушал, почти не задавая вопросов, только уже когда Увалень откланялся и ушёл спать, он ей сказал негромко, беря при этом украдкой за руку:
— Кажется, вы даже лучше, чем я думал о вас.
На столе горела лампа, Мария затихла где-то на кухне. Стало тихо в доме. Бригитт залилась краской так, что даже веснушек на лице и шее не видно стало, а потом поднесла его руку к губам, поцеловала и ответила:
— Тогда, ночью, у колодца, я клялась, что буду вам верна и душой, и телом, я свою клятву не забыла.
— Вас Бог мне послал, — сказал он.
— Бог, Бог, — весело согласилась она и отпила пива, поставила стакана и продолжила: — и сегодня я докажу вам это.
— Вы опять переписали письмо… от этого… — Он даже не хотел произносить имя любовника жены.
Она кивала, жуя колбасу и хлебом собирая жир с тарелки:
— Леопольд написал письмо, я переписала. Снова сломала сургуч, но Элеонора не обратила на это внимания, волновалась очень.
— Леопольд. — Волков скривился. Ему даже это красивое имя было противно. — Что он ей пишет? Дело уже решённое? Дайте письмо.
Бригитт отодвинула тарелку, настроение у нее, было, кажется, игривым, она опять краснела:
— Дело ещё не решённое, бумага у меня спрятана под юбками. Прикажете здесь доставать, или поднимемся в покои мои?
Ему было сейчас совсем не до веселья, он желал знать как можно быстрее, что затевает жена и её любовник, но обижать Бригитт ему не хотелось, он ответил:
— Я сам хочу достать письмо, только вот уснула ли госпожа Эшбахт?
— Она ещё при мне начала зевать, — радостно сообщила Бригитт, вставая из-за стола, схватила его за руку и потащила наверх в свои покои.
Он завалился на её кровать, а она стала перед ним, задрала подол, и достала переписанное письмо. И он видел её чулки, подвязки и ляжки, но сейчас, к её разочарованию, его интересовало только письмо, Бригитт опустила подол платья, вздохнула и села рядом.
Волков развернул бумагу.
«Горлица моя сизокрылая, день за днём проходит жизнь моя в тоске, пусты все дни, ибо вас я не вижу. Не вижу глаз ваших сияющих, уст ваших алых».
Кавалер хмыкнул, где этот мерзавец увидал сияющие глаза и алые уста на его жене? Она вечно недовольна, глаза злы, губы блёклые, вечно искривлены в пренебрежении. Он продолжил читать.
«Страдаю я в ожидании видеть вас и прикасаться к вам. Целовать руки ваши и лицо ваше. Всё надеюсь я, что одиночество моё может закончиться».
— Одиночество его может закончиться, — мрачно ухмылялся Волков.
— Да не одинок он, врёт он ей, — сказала Бригитт, говорила это она с заметной радостью, — мне верные люди во дворце сказали, что одна знатная госпожа к нему благосклонна, когда бывает при дворе у графа, а когда её нет, так он ко вдове мельника ходит, там и ночует иной раз по три ночи кряду. А ей врёт, голову морочит, уж в этом он мастак.
Волкова это не удивило, он посмотрел на Бригитт, та сидела рядом, прижимаясь к нему плечом. Он погладил её по щеке и продолжил читать:
«Одиночество моё может закончиться лишь по одному слову вашему. Для того решено всё уже, верные люди уже назвали мне хитрую старуху, что сильна в тайных знаниях. Нужно мне лишь ваше согласие и то, чтобы особа одна, вам известная, согласна на дело была…»
— Уж не вы ли та особа, что тут вспоминается? — Сказал Волков, снова глядя на Бригитт.
— И я так подумала, сама-то Элеонора в деле таком мараться не пожелает или побоится, вот они на меня и думают, — улыбалась не без гордости госпожа Ланге. — Думают меня уговорить на такое, даже интересно, что они мне за это предложат? Предлагать-то им нечего, если только обещать на будущее будут.
Волков кивнул, соглашаясь со всем, что она говорит. Бригитт действительно была умна. И он продолжил чтение:
«… и если она согласна будет, то я начну искать деньги, чтобы заплатить старухе».
Кавалер опять с презрением хмыкнул. Что это за ничтожество собиралось его изжить со света? Что за низкий и жалкий человек, у которого даже нет трёх или, может, пяти талеров, чтобы отравить мужа своей возлюбленной? Волкову всё это было очень неприятно.
Неприятно, что жена ему не верна, он бы понял Элеонору, будь её избранник иным. Если бы писал он ей: «Я приеду и вызову вашего мужа на поединок». Или даже: «Я приеду и зарежу
