Более 90 % русских демонстрировали этнический нигилизм, безразличие («Я никогда не задумывался о своей национальности»), и менее 10 % подчеркивали: «Я никогда не забываю, что я русский». За период 1994–1999 годов доля лиц с ярко выраженными признаками этнической озабоченности («Я никогда не забываю, что я…», далее перечислялись национальности) выросла у всех обследованных в России этнических групп, но особенно заметным этот рост стал у русских, только в этой группе он удвоился. При этом быстрее всего выросли наиболее эмоционально выраженные формы этнического самосознания. Если в 1994 году не более 8 % русских в республиках РФ отвечали, что «любые средства хороши для отстаивания благополучия моего народа», то в 1999‐м не только в республиках, но впервые и в русских областях такую ориентацию проявили в опросах более четверти русских респондентов[521]. Рост этнического самосознания русских в значительной мере стал ответом на предшествовавшее ему возбуждение этнических меньшинств. Буквально взрыв этнической озабоченности и откровенной ксенофобии у русского населения фиксировался после первой чеченской войны (1994–1996).

Параллельно развивался традиционализм как противопоставление «плохому» настоящему (в социально-экономическом и политическом отношении) некоего «золотого века» в прошлом. Понятно, что такие настроения явились прежде всего результатом как усталости от либеральных реформ 1990‐х годов, так и усиливающегося восприятия их как провалившихся.

По мере моральной реабилитации в массовом сознании советской системы и нарастания ностальгии по СССР, «золотому веку» в прошлом, сторонники ресоветизации разворачивали кампанию дискредитации команды Б. Ельцина., изображали ее как «оккупационный режим» власти, далекой от народа, «чужой»[522]. Для усиления образа «чужой власти» по отношению к команде Ельцина русские националисты в своей пропагандистской деятельности приписывали видным ее деятелям несвойственные им этнические характеристики. Польский дипломат, работавший в то время в Москве, вспоминает, что во время противостояния двух ветвей власти (Администрации президента Ельцина и Верховного Совета) осенью 1993 года возле Дома Советов было расклеено множество самодельных листовок и плакатов с карикатурным изображением известных политиков из окружения Ельцина. На них грек по национальности Гавриил Попов изображался евреем и ему почему-то приписывали фамилию Нейман; русского Андрея Козырева называли Козыревичем и рисовали со звездой Давида на лбу, а самого президента неизменно называли Борухом Натановичем Эльцыным и рисовали с усиками Гитлера[523]. Это сочетание антисемита Гитлера с еврейством с рациональной точки зрения представляется абсурдным, но политико-технологический смысл этой символики понятен — она должна была означать, что изображенный на карикатуре человек «дважды чужой».

В 1992 году газета «Российские вести» привела данные, что в тот год только в одной Москве издавались 30 газет и 6 журналов, представлявшие интересы и взгляды различных течений радикального русского национализма[524]. Егор Гайдар и другие лидеры демократического движения в России видели в русском национализме самую большую опасность для России[525]. Однако эти страхи оказались сильно преувеличенными и необоснованными.

Нетипичный национализм

К каким бы ухищрениям ни прибегали различные организации русских этнических националистов, они не добивались значительной политической поддержки. В ходе электоральных кампаний 1990‐х годов ни одна из группировок, позиционирующих себя в качестве русских националистов, не получила возможности провести своих кандидатов ни в Верховный Совет РСФСР, ни в Думу. Социологические опросы показывали низкий уровень общественной поддержки русских националистов. Деятельность даже самых «раскрученных», узнаваемых в прессе организаций, таких как «Русский собор», РНЕ и «Память», одобрялась 1–2 % опрошенных[526]. Основным объяснением тому может служить тот факт, что русский национализм рождался и развивался не столько как сугубо этнический, сколько как этатистский, «державнический», он привязан не столько к этносу, сколько к государству. При таком национализме чувство гордости у его адептов вызывала не сама этническая (национальная) принадлежность, а ее связь с великой империей: «Я русский, принадлежу к государству с тысячелетней историей».

Такой державнический национализм в 1990‐х годах легко перехватывался крупными партиями — коммунистами и ЛДПР, выступавшими за возрождение великой империи. Еще эффективнее такой национализм мог бы быть использован государственной властью, превращаясь в государственный национализм.

«Русский национализм», как мы отмечали в первой части этой книги, в России был во многом антинациональным и даже антирусским, поскольку изначально формировался как имперский и ставил одной из основных своих целей защиту империи, а не нации. Лишь в XXI веке появился такой русский национализм, который можно отнести к категории классического национализма, по крайней мере на тех идейных основах, которые озвучил в 2010 году лидер Национал-демократической партии Константин Крылов:

Начнем с того, что русский национализм в собственном смысле слова — явление, по сути, новое. Я отсчитываю его историю примерно с середины двухтысячных[527].

До этого времени в том, что называлось русским национализмом, почти «все сводилось к мечтам на тему, как бы нам обустроить империю». Между тем истинный национализм, как отмечал Крылов, «считает, что государство — ценность вторичная. Оно существует для нации, а не нация для государства»[528].

Отказ от идеи империи, переосмысление роли государства и общества привели (правда, ненадолго) немалую часть русских националистов к отказу не только от имперской ориентации, но и от поддержки авторитарной модели управления. Тот же Крылов первым из русских националистов сформулировал, что «национализм и демократия — это практически одно и то же», поскольку русские составляют большинство населения в России и могут защищать свои интересы демократическим путем, не возлагая надежду на милость самодержцев[529]. На подобных позициях какое-то время стояли и другие лидеры Национал-демократической партии: Владимир Тор, Ростислав Антонов, Александр Храмов и др. Первым признаком того, что позднее назвали демократическим поворотом русского национализма, стало формирование в его рядах «антисоветской платформы». Ее сторонники вышли на традиционный националистический «Русский марш» в Москве в 2012 году, создав отдельную антисоветскую колонну[530].

На это первое публичное проявление национал-демократического движения обратили внимание многие наблюдатели, но не сразу, а после того как лидеры «нацдемов» приняли участие в московских оппозиционных митингах «за честные выборы» 2011–2013 годов. Однако это было одним из последних проявлений оппозиционности русского этнического национализма. Уже в 2014 году, после того как Крым присоединили к России, ряды оппозиции из числа русских националистов стали быстро редеть. Например, Егор Просвирнин, основатель некогда популярного националистического сайта «Спутник и Погром» и на какое-то время оппозиционер, едкий критик власти, в 2014 году не скрывал поддержки действий российской власти в Крымском кризисе и радостно приветствовал вхождение полуострова в состав России. Он так прокомментировал изменение своей позиции по отношению к власти:

И то, что Путин после десятилетий сдачи русских интересов везде и всюду вдруг вспомнил, что Крым — русская земля,