— Ставки, — она подозвала жестом к себе одного из охранников, который шепнул ей что-то на ухо, — ставки один к сорока семи, против тебя, естественно. Ставить может кто угодно, на что угодно, тут многие уже ставили на то, что ты не придёшь, как сам понимаешь, они уже проиграли. Пари — это спор, — повернулась она к качку, явно разъясняя ему смысл данного слова, — так же возможен.

— Тогда, коль мой уважаемый оппонент пополнил свой словарный запас новым словом, я бы хотел предложить пари, точнее два, — обратился к стоящему рядом пунцовому от ярости амбалу, оценил его взглядом и понял, что клиент уже дошел до кондиции. — Суть пари такова, что за десять минут он не сможет ранить меня, ставлю я на это красную жемчужину, готов ли ты принять пари?

— Да, — прорычал он.

— Вторая часть пари в том, что я смогу уложить за следующие десять минут этого малыша, и ставлю я опять красную жемчужину, — недовольный шум, что издавали зеваки, перешел в удивлённый шёпот.

— Принимаешь ли ты такие ставки и имеешь ли такие средства? — обратилась она к качку.

— В наличии нет, но за неделю достану, если придется.

— Не врет, — подтвердила она, — а у вас, молодой человек, имеются ли такие средства?

— Думаю, даже больше, если реализовать все моё имущество, и да, неделя на возврат меня также устраивает.

— Тоже не врет, — подтвердила она.

— Простите, могу ли я поставить на себя пять сотен споранов в кредитах? — пошел я на последний шаг из моего плана.

— Принято, — сказала она и уже громче добавила, — начинаем дуэль, оппоненты в центр, по третьему выстрелу можете начать выяснять свои отношения.

— Голыми руками порву в клочья, — прорычал качок, кинув кобуру на землю, предварительно расстегнув ремень.

— Спасибо за жемчуг, малыш, — вбил я последний гвоздь в его ярость.

Бой начался мгновенно, взметнувшись в мою сторону несколькими внушительными валунами, сразу же после трех хлопков. Не став надеяться на свою новую грань, я перешел в призрачное состояние. Тут, хоть и с искажением, до меня доносились звуки разлетающихся камней при столкновениях в той кутерьме, которую он творил на том месте, где стоял я. Если бы я мог, то сейчас бы выдохнул с облегчением, оценив совершенно ничтожный расход энергии, вызванный пролетающими через меня предметами.

Вихрь носящегося грунта не ослабевал ни на мгновение, сквозь изредка появлявшиеся прорехи я видел торжествующее напряжённое лицо качка, уверенного в том, что он сможет меня убить. Я понял, на что он рассчитывает, но, увы, ему невдомек, что мой призрак необычный и, даже если мне придется материализоваться в груде камней, слияния не произойдет и все его действия просто расходуют его силу. Я уже давно собирал информацию о дарах и знал, что все кинетики почти всегда, выкладываясь на полную, могут вести бой всего несколько минут, очень сильный кинетик — минут десять. Именно поэтому все они предпочитают использовать щиты, которые расходуют в разы меньше сил.

Прошло минут пять, и в очередной прорехе я увидел, как лицо атакующего изменило выражение и теперь в нем читалось только напряжение и никакого торжества. Я сделал пару шагов прогулочным шагом, поднося ладонь ко рту, изображая зевоту. Вихрь, с небольшим отставанием, нагонял и поглощал меня, а я продолжал своё неспешное движение.

В очередной шаг я согнул руку в локте и показал на запястье, вроде как там есть часы, успел заметить, что по его лицу уже скатывались капли пота, но поток камней, вращавшихся в вихре, не ослабевал. В принципе, это и не нужно было для реализации моего плана, точнее, одного из двух планов. В первом случае я предполагал, что он будет кидать отдельные предметы, а в промежутках прикрываться щитом или из-под щита пытаться меня бросить, приблизившись, как в своё время Жигу, тогда я бы мог выбрать момент и, пройдя призраком, материализовать слонобоя у него в щите.

Второй вариант был как раз в том, что у него возникнет желание заставить материализоваться в крупном предмете, что, по его мнению, должно меня убить, правда, я не планировал, что он устроит такой вихрь, как сейчас, тем более на такое время. Он и вправду весьма сильный кинетик, вот только мозгов как у корюшки, все в мышцы ушли.

Моё внимание привлекла импровизированная надпись, появившаяся на краю Арены, сотканная из огненного пламени, гласившая, что десять минут прошло. Обернувшись, я обратил внимание, что Тур и вправду показывает две поднятые вверх руки с растопыренными пальцами, ага, значит, пора приводить в действие мой план. В обеих мною планируемых ситуациях решение я видел только одно, и в этой даже было меньше риска. Так как если я побегу на него, он не будет преследовать меня каменным вихрем, побоится задеть себя и гарантированно спрячется от моей атаки под щитом, где его ждет развязка, как и в первом варианте.

Я резко развернулся в его сторону и начал преодолевать бегом разделявший нас десяток метров, попутно вынимая такого же, как и я, зеленоватого слонобоя из левой подмышечной кобуры. Приблизившись к нему на пару метров, я увидел, как вихрь, что следовал за мной, разлетелся в разные стороны, а оппонента окружило едва поблескивавшее голубоватое сияние. Я продолжал стремительно приближаться к нему, перехватывая слонобоя за внушительный ствол, при этом с удивлением замечая, как на его лице разрастается отвратительная улыбка.

Когда моя правая рука набрала достаточный замах, а рукоятка пистолета приближалась к его морде, я проявил на мгновенье часть слонобоя и нанес удар, тут же полностью вернувшись в призрака. Пробежав по инерции два шага, я остановился и увидел, как туша амбала картинно падает, выставив обе руки вперед. Упасть на землю ему не удалось, удар впечатал его в невидимую стену его же поля, разбрызгав по ней содержимое, выбитое из его головы. Соскользнув по невидимой преграде, он сложился почти в позу эмбриона и тут же нелепо упал, когда защитное поле, окружавшее его, исчезло.

«Во как», — удивлённо подумал я, — «даже если вырубить владельца этого дара, то защита держится еще какое-то время, пусть небольшое, но держится». Сделав очередную зарубку в памяти, я обошел поверженного, который уже начал приходить в себя. Встав так, чтобы, открыв глаза, он увидел меня, я направил на него дуло своего слонобоя и проявил руку вплоть до самого локтя. Отплевавшись сгустками крови и зубами, он открыл глаза и замер, я же, дождавшись, когда его взгляд станет осмысленным, выбирал свободный ход спускового крючка моего револьвера.