уведомить гетмана, дабы он повременил вступлением своего войска, пока они уладят дело. Этим моментом воспользовался Жолкевский, чтобы добиться выдачи Шуйских, о которой он давно хлопотал. Их обвинили в том, что они тайно ведут козни и побуждают народ к мятежу: временное правительство выдало гетману бывшего царя Василия и его обоих братьев. Меж тем во главе движения против поляков стал сам патриарх. Он собрал около себя многих дворян и ратных людей. Бояре, с Мстиславским, Шереметевым, Салтыковым и Андреем Голицыным во главе, вступили с ними в переговоры. Вожаки собравшейся толпы возражали, что впустить поляков — значит отдать им на поругание своих жен и детей, так как русские ратные люди назначены в поход на вора; что гетман лукавит; что, вопреки своему обещанию, он ничего не предпринимает против сего вора и прочее. От гетмана приехал в город Гонсевский с уверениями в его искренности и намерении идти в поход, как только русское войско с ним соединится. Мстиславский поддержал сии уверения, напомнил о недавней присяге королевичу и выражал готовность умереть за него. Патриарху бояре говорили, что его долг — смотреть за церковью, а не вмешиваться в мирские дела. Потом они объезжали народную толпу и убеждали ее успокоиться. Народ послушал их и разошелся. Тогда, с соизволения бояр, в ночь на 21 сентября гетман тихо ввел в столицу свое войско, которое расположилось целыми отрядами на случай тревоги. Полк Зборовского поместился в Китай-городе, Казановского и Вейгера в Белом городе, а Гон-севского в Кремле. Сам гетман занял под свою квартиру бывший двор Бориса Годунова. Полк Струся и собственный полк Жолкевского были расположены в Можайске, Борисове и Верее для безопасного сообщения с королем и Литвой и для заслона от Калужского вора.

На первое время водворение поляков в Москве обошлось спокойно, благодаря искусному образу действия со стороны гетмана. Он поддерживал в своем войске дисциплину и особенно наблюдал за тем, чтобы поляки не ссорились с москвичами и не обижали женщин; провинившихся в сем отношении довольно строго наказывал. Большие дороги из столицы в области сделались теперь свободны, начался обильный подвоз съестных припасов, и восстановилось торговое движение; вместе с тем стала возвращаться и прежняя дешевизна жизни. Понравилось москвичам и то, что гетман отпустил значительную часть немецких наемников; хотя он сделал это по недостатку средств платить им жалованье и лучшую часть наемной пехоты все-таки оставил. На должности областных наместников и воевод временное правительство назначало людей, указанных гетманом. Так, Иван Салтыков с частью ратных людей был послан в Великий Новгород, а Григорий Валуев в Псков. Другая часть ратных людей была выслана из Москвы с князем Воротынским под предлогом действовать заодно с поляками против Калужского вора. В Москве оставалось еще значительное количество стрельцов, и в случае народного мятежа они могли послужить для него крепким ядром. Начальство над сим войском цари московские обыкновенно доверяли только своим родственникам или самым близким боярам. Жолкевский склонил правителей вверить это начальство своему помощнику Гонсевскому; причем лаской, подарками и угощениями так привлек этих простодушных людей, что они охотно подчинились чужеземному начальнику. А сей последний потом разослал их по другим городам, под предлогом обороны от шведов.

Гетман старательно укрепил Кремль и Китай-город, куда со всей Москвы свез пушечный и пищальный наряд. Таким образом, приняты были существенные меры против возмущения москвичей. Для снабжения съестными припасами польского гарнизона расписаны были города с уездами на известном расстоянии от столицы. Но так как посылаемые туда товарищи и пахолики (род денщиков) позволяли себе грабеж и насилие над женщинами, то для устранения подобных столкновений решено было, чтобы города были обложены денежными поборами, которые они доставляли бы сами. Происходя из русского рода, Жолкевский, очевидно, владел русским языком; а потому своими вкрадчивыми, умными речами он сумел обойти самого Гермогена, так что суровый старец возымел к нему непритворное расположение.

Принимая все возможные меры ради укрепления польского гарнизона в Москве, Жолкевский сам, однако, не верил в прочность своих начинаний и предвидел, что, когда обнаружатся истинные намерения короля, восстание сделается неминуемо. До него доходили также известия об интригах его соперников, именно братьев Потоцких, которые остались при короле, но обманулись в надежде взять скоро Смоленск; меж тем как гетман успел отличиться блестящими успехами. Завидуя ему, Потоцкие побуждали короля поступить наперекор распоряжениям и договорам Жолкевского с москвитянами относительно королевича Владислава и просто подчинить Московское государство польскому владычеству. Посему гетман решил уехать под Смоленск, чтобы лично объясниться обо всем с королем. Мстиславские бояре очень неохотно простились с ним и успокоены были только его обещанием скоро и непременно воротиться. Они далеко провожали его по выезде из города. Даже простой народ, испытав ласковое обхождение гетмана, напутствовал его пожеланиями счастливого пути. Начальство над польским отрядом в Москве на время своего отсутствия Жолкевский поручил Гонсевскому. Низложенного царя Василия с братьями как самый дорогой свой трофей он повез с собой под Смоленск, куда и прибыл в конце октября 1610 года.

Великое московское посольство, ехавшее медленно, только на три недели упредило гетмана своим прибытием в королевский лагерь; причем удостоилось пышной встречи. Его поместили в особых шатрах. Спустя несколько дней оно получило торжественный прием у короля с целованием его руки; причем изложило предмет своих полномочий и поднесло подарки. Канцлер Лев Сапега давал ему от королевского имени ответ, благосклонный, но довольно туманный. Затем начался ряд совещаний между московскими послами и польско-литовскими панами-радою, с тем же канцлером во главе. Тут для первых скоро наступило разочарование. Главным предметом спора послужил Смоленск: послы просили снять осаду и вывести королевское войско из московских пределов; паны же, напротив, требовали сдачи сего города, после которой, по их словам, король намеревался идти на Калужского вора, прогнать шведов и вообще успокоить Московское государство. Относительно отпуска королевича паны отлагали окончательное решение до сейма; причем оспаривали необходимость принятия им греческой веры. Тщетно москвичи ссылались на договор, заключенный с гетманом Жолкевским; паны запальчиво отвечали, что те приехали как челобитчики, а не указчики их государю. Со своей стороны великие послы, особенно митрополит Филарет и князь Василий Голицын, твердо стояли на своих условиях и ни за что не соглашались на уступку Смоленска. В это время содержание отпускалось им самое скудное; свита посольская едва не умирала с голоду, а лошади почти все подохли. На жалобы послов паны откровенно говорили, что они терпят за свое упорство.

Жолкевский при своем въезде в королевский лагерь