там на чердаке, о луне, освещающей площадь перед фонтаном, и негре-горнисте, игравшем в ночи на площади за мечетью. Думал о ветре, подымающемся с моря, который сейчас подымается с моря вдоль крепостных стен, о журчанье водяном, прекращающемся, чтобы дать пропеть с вершины Тула слепому муэдзину, и тогда Хаджи-Баба встаёт, зажигает коптящую лампу, спускается, совершает омовения, возвращается, кланяется и бормочет, а потом вскоре начинает храпеть. Ничего, кроме храпа и редких собак, до первых проблесков дня, новой игры горниста, новых призывов слепого, новых поклонов Хаджи, но одного и того же солнца, встающего над воротами Величества, освещающего сразу обе стороны улочки. Нет, к чёрту слабости и воспоминания!

Но не успел Ильязд, оторвавшись от окна, вернуться к приготовлениям, когда в комнату ворвался без всякого предупреждения взволнованный до необычайного Суваров.

– Чёртова трущоба, еле нашёл вас, как это можно жить в таких дебрях, поздравляю, поздравляю, – и бухнулся, не здороваясь, не дожидаясь приглашения на единственный стул. – Ну вы действительно гений, я несколько раз начинал было сомневаться, спрашивал себя: Суваров, ты не ошибся ли в этом товаре, однако, видите, не ошибся, ну, теперь дело в шляпе, изумительно, изумительно.

– Что, в сущности, изумительно? – осведомился Ильязд, приподымаясь и удивлённый одушевлением и неистовством Суварова.

– Хе-хе, – захихикал тот, – продолжаете скрывать. Бросьте, бросьте, знаю, что вы затеваете, досконально знаю.

– Что я затеваю? Вот что, – указал Ильязд на чемодан, – сегодня получил визу и послезавтра ноги моей больше не будет в этой дурацкой деревне.

– Что такое, уезжаете? Как бы не так, хотите, чтобы я вам поверил. Но какого чёрта вы прикидываетесь, ведь я же ваш сообщник. Неужели вам не надоела ваша провинциальная манера вечно валять дурака?

– Смотрите, Суваров, оставьте меня в покое. Иначе, даю вам слово, я вам разобью нос.

– Чего вы сердитесь? Я пришёл вас поздравить и столковаться с вами о ведении дела. Я вам принёс наконец деньги, – и Суваров вытащил из жилета свёрнутую в трубочку бумажку, – а вы сердитесь.

– С чем поздравить? – продолжал яриться Ильязд. – Довольно болтовни, объяснитесь, пожалуйста, толком.

– Да с вашим успехом, разумеется.

– Каким?

– Вы действительно ничего не знаете?

– Я знаю то только, что послезавтра уезжаю в Марсель.

– И не подумаете.

– Не вы ли собираетесь мне помешать?

– Зачем же вы в таком случае выставили вашу кандидатуру, если собираетесь уезжать?

– Какую кандидатуру, я всё-таки ничего не понимаю, если только вы не свихнулись.

– Но ведь Озилио действует не без вашего согласия.

– Бен Озилио? Причем тут бен Озилио?

Суваров вскочил и забегал по комнате, воздев руки к небу: «Мой бог, мой бог, этот человек ничего не знает».

– Вы действительно ничего не знаете?

– Нет.

– Что бен Озилио выставил вашу кандидатуру в мессии?

Разговоры предшествующей ночи вспомнились Ильязду, и он ничего не ответил.

А Суваров подошёл к нему и взял его за пуговицу:

– В таком случае я вам всё расскажу, если вы действительно так невинны. Озилио участвует в заговоре и выставляет вашу кандидатуру в мессии. Вы, и никто иной, будете обвенчаны после захвата Айя Софии с Софией, то есть с Мудростью. И так как Озилио объявляет неотвратимым приход мессии и обещает его венчать сам, то некоторые из еврейских болванов, располагающих золотом и называющих его учителем, вкладывают капиталы в предприятие.

– Что за чепуха, – попробовал защититься Ильязд, – ведь бен Озилио – сумасшедший.

– Разумеется, сумасшедший, но какое нам до этого дело? Вы, я думаю, не настолько наивны, мягко выражаясь, чтобы верить во всю околесицу, которую он несёт. Но это вам не помешало его убедить, что вы мессия. И результат, во всяком случае, блестящий, так как дело пахнет миллионами.

– Но вы-то, почему вы волнуетесь?

Суваров покраснел до ушей:

– Ах вот что, вы хотите меня оставить за бортом. Как бы не так. Я не ожидал от вас этого. Но и не пытайтесь. Капиталы поступят в мои руки, и если вы хотите что-нибудь заработать на этом редчайшем случае, то вместо того, чтобы открывать враждебные действия, вам бы следовало, напротив, заручиться дружбой.

– Слушайте, Суваров, – закричал Ильязд, снова разозлившись, – бен Озилио – сумасшедший, а вы мошенник. Убирайтесь к чёрту. Что бы он ни выдумал, я послезавтра уезжаю во Францию, понимаете, уезжаю с первым пароходом во Францию и играть роль Спасителя вы меня не заставите. А пока что оставьте меня в покое и уходите, иначе, даю вам слово, я вас выкину на улицу.

Суваров приподнял левую руку с растопыренной пятернёй:

– Позвольте, что у вас за отвратительный характер. Я к вам пришёл по делу, принёс вам деньги, предлагаю вам свои услуги по организации предприятия – а вы достаточно знаете, что я неплохой организатор, – вы же приходите в ярость и лезете с кулаками. Разве так поступают серьёзные люди? И потом, для чего было вбивать бену Озилио идею, что вы мессия, когда вы собираетесь ехать в Париж?

– Я ему ничего не вбивал в голову.

– Допустим, что вы правы и вы ничего для этого не сделали. Но разве это меняет дело?

– Разумеется, меняет. Я ни при чём в его сумасшествии и прошу меня оставить в покое.

– Да я не об этом. Я хочу сказать, что бен Озилио, у которого в Балате имеются богатые поклонники, не раз предлагавшие ему мешки с золотом, от чего старик всегда с презрением отворачивался, теперь вдруг заявил сегодня этим поклонникам, что ему-де деньги нужны, много денег, и нужны потому, что готовится захват Айя Софии русскими, и он, бен Озилио, находит нужным в этом деле участвовать, так как среди сих русских есть мессия, который, разумеется, готов стать евреем, и эти поклонники немедленно достали из засаленных кафтанов чековые книжки на американские банки. Что этот мессия – вы, я немедленно догадался, и думаю, что не ошибся.

– Если это так, то я немедленно отправлюсь к этим людям, чтобы объяснить им всё как следует и указать, что Озилио окончательно сошёл с ума.

– И не подумаете.

– Почему?

– Ну потому хотя бы, что я не могу пропустить мимо таких денег.

– Суваров, вы знаете, что я о вас думаю, вы можете грабить и наживаться, но только не на мне, пожалуйста.

– Да и потом, кто вас послушает. Бен Озилио не назвал и ни за что не назовёт имени до последней минуты, чтобы сберечь мессию. С вами поступят, как вы хотите поступить со мной.

– Я уеду.

– Послушайте, мальчик, если я вас убеждаю, то в ваших же интересах. Так как уедете ли вы или нет, деньги у меня в кармане. Помешать этому вы не можете, так как единственный способ помешать – это пойти разубедить самого бена Озилио, а к бену Озилио вы больше не пойдёте, – отчеканил он, глядя в глаза Ильязду.

Он ожидал нового взрыва. Но Ильязд сдержал себя и ничего не ответил. Суваров развеселился.

– Вот лучше. У вас хотя