– Мне хотелось бы выслушать твою часть истории, но полагаю говорить первым ты не станешь, – пара секунд – ровно столько ему понадобилось, чтобы прочесть по моему лицу ответ. Убедиться в своей правоте. Опустить взгляд. – Сюзанна работала у меня секретарем пять лет…

Не думал, что слышать имя матери из уст этого человека будет так больно.

Я прекрасно знал эту историю и сотню раз прокручивал ее в голове, вспоминая до мельчайших подробностей, но слова, прозвучавшие из уст одного из ее участников ударили под дых, напоминая, что все это реальность.

Те люди. Те события. Та боль. Она реальна. И существует не только в моей голове.

– Она была исполнительной и трудолюбивой сотрудницей не смотря на довольно юный возраст.

– Ей было двадцать, – вытолкнул слова, которые жгли горло.

– Я помню, – Ренат ответил и затих, будто возвращаясь на двадцать восемь лет назад. – Моего секретаря тогда госпитализировали с аппендицитом и мне экстренно пришлось искать замену. Твоя мать должна была стать на ее место на пару недель, но у Жанны начались осложнения и Сюзанне пришлось задержаться на этом месте.

Он говорил так, будто разговаривал со старым приятелем и меня передернуло. Горечь от воспоминаний гасилась глотками виски.

– Она справлялась с обязанностями лучше чем предшественница, и я принял решение оставить ее на должности. Она ловила каждое мое слово, рвалась выполнять поручения, которые я еще не успел озвучить до конца и…

– Она любила тебя.

– Я узнал об этом поздно, – произнес давясь последней фразой. – Я был так поглощен работой, что просто не замечал какими взглядами она меня провожала. У меня рос маленький сын, с женой были проблемы и поверь – увлекаться служебными романами в мои планы не входило.

– Но тем не менее… – едко выдал и заткнулся, потому что не должен был перебивать. Хотелось выслушать его версию.

– Я сорвался.

Он замолчал, я тоже. Уставился на дно стакана с виски и голову обнесло, я вспомнил, что не жрал весь день, думая о предстоящем вечере. Алкоголь сделал свое дело.

Ренат залпом осушил остатки своего напитка и взяв из бара бутылку налил до краев себе, а потом подошел и наполнил и мою тару.

– Мать Армана тогда устроила мне бойкот, домой идти не хотелось и я решил отметить удачную сделку, пригласив на ужин Сюзанну. Всего одна ошибка…

Он осекся, а я горько ухмыльнулся, правильно расценив его слова.

Одна ошибка.

Которая сидит в кабинете напротив него.

– Я думал, она сделает аборт как я ей велел.

– Она не сделала.

– Вижу, – произнес устало. – Она должна была сделать. Обязана была. Я дал ей денег и отправил в лучшую клинику, взяв с нее слово, что она уладит все в ближайшие сроки.

Я ухмыльнулся, глядя в пространство перед собой. Порой одна ошибка может вылиться в несколько загубленных жизней.

– Больше я не видел ее, но если тебе станет легче, часто вспоминал о ней, гадая как она и что с ней стало.

– Легче… – выдохнул, ощущая разрастающуюся пустоту внутри и сжал стакан до побелевших костяшек. – Думаешь стало бы мне легче, скажи ты эти слова лет десять назад? А двадцать? Когда я приходил из школы и видел мать в отключке. Она напивалась каждый вечер, а когда была в сознании рассказывала мне одну и ту же историю про мужчину, который отверг ее и ребенка. Отверг, потому что мы не подходили ему по статусу и положению.

Сердце глухо бахнуло в груди и привычная боль разлилась по венам.

– Отверг, потому что у мужчины уже была семья и ему не нужна была вторая. Отверг ее, потому что появился я.

– Я не думал что причинил ей столько боли…

– Да что ты знаешь о боли? М? – невольно повысил голос, потому что сам себя не слышал из-за шума пульса в ушах. – Когда ты пытаешься достучаться до самого близкого человека на земле, но видишь лишь пустой взгляд и слышишь бессвязный бред про негодяя, которого показывают по телеку. Негодяя, для которого ты недостаточно хорош, негодяя из-за которого мы вынуждены жить в нищете и позоре. Когда найдя мать лежащей на полу в кухне тихо молишься, чтобы она просто перебрала, а не что похуже. Когда от безысходности готов на стену лезть, но сделать ничего не в силах. Вот, что значит боль. И поверь, твои гребаные слова о том, что ты о ней думал ни капли не помогли бы одинокому мальчишке, так что можешь засунуть их себе в задницу.

– Давид… – Ренат тихо выдохнул, а я поднялся и отставив стакан на столик расправил плечи, глядя в лицо человеку, которого искренне презирал всю свою сознательную жизнь.

– Она умерла, когда мне было восемь. И это был лучший подарок от нее на день рождения.

Воцарившаяся тишина давила на виски и глаза, в груди трепыхалось камнем сердце и я тяжело дышал, понимая что наговорил того, чего не должен был, но слов не изменить.

– Кристина должна сделать аборт, беременность опасна для нее, и я хочу чтобы ты хотя бы здесь поступил по человечески не пустил все на самотек.

– Давид…

– Не надо! – обрубил его, не имея никакого желания выслушивать оправдания. – Ты подвергнешь жизнь своей дочери опасности, если не примешь мер.

– Я разберусь с этим, – Ренат прокашлялся и негромко продолжил. – Если ты поклянешься больше к ней не приближаться.

Я кивнул. Просто не мог говорить.

Развернулся и направился к выходу из кабинета, но замер, услышав спокойный голос отца.

– Прости за то что меня не было рядом, когда я был тебе нужен.

Дверь поддалась, я вылетел из кабинета и только тогда смог сделать вдох.

Казалось что черти ада гонятся за мной, хватаются за штанины брюк, тянут в преисподнюю, обхватывают своими мерзкими руками горло.

Он не должен был произносить этого.

Мне не нужны эти его слова.

Пускай катится к чертям!

В груди все больнее давил ком.

Чертов ублюдок!

Поднял голову и та закружилась.

Кристина стояла в метре от меня и не дышала.

Не дышала не потому что испугалась или ненавидела.

Не дышала – потому что прочла по моему взгляду все мои гребаные мысли и считала ту боль, что разрывала сердце. Захотелось рухнуть к ее ногам и обхватить тонкий стан.

… Если ты поклянешься больше к ней не приближаться…

Недостаточно хорош для них всех.

Шагнул навстречу.

Кристина вздрогнула.

– Ты сделала? – еще шаг на нее и Кристина уперлась в стену лопатками съеживаясь так, будто я изрыгаю пламя, но взгляда не отвела. Поднял кисть, сжал тонкую шею, ощущая бешенный ритм ее пульса пальцами. – Сделала?