добродетельности, даже не пожелал взглянуть на персидских красавиц; Сципион же, после взятия Нового Карфагена, увидал прекрасную собой испанскую девушку, которую солдаты привели к нему как часть военных трофеев и которая сияла такой совершенной юной красотой, что повсюду, где бы ни проходила, прямо-таки ослепляла глядящих на нее, в том числе и самого Сципиона; после учтивого приветствия он спросил пленницу, из какого испанского города она родом и кто ее родители. Красавица ответила на это и рассказала, что была помолвлена с юношей по имени Алуций, принцем кельтиберов, и Сципион вернул девушку ее жениху и родителям, не тронув и пальцем; те были настолько поражены сим благородством, что прониклись величайшим почтением к Риму и Римской республике. Но можно ли сказать с уверенностью, не хотела ли в глубине души эта красавица, чтобы Сципион, красивый и молодой, отважный и победоносный воин, почал ее первым? И если бы кто-нибудь из его или ее приближенных спросил ее, не желает ли она этого, то еще неизвестно, каков был бы ответ: возможно, она выразила бы свое согласие – если не словами, то хоть улыбкою или иным знаком, – ибо взросла в Испании, под ее жарким солнцем, а оно наделяет женскую натуру необыкновенной пылкостью, чему свидетельство – многие нынешние страстные дамы, коих довелось мне встречать в тех краях. Так что не сомневайтесь: эта в высшей степени красивая и достойная юная испанка не замедлила бы соединиться со Сципионом, скажи он хоть слово, пред алтарем его языческих богов.

Итак, многие восхваляли Сципиона за сию величайшую добродетель – воздержанность; другие же порицали его за это, ибо чем может храбрый и безупречный рыцарь доказать красивой даме благородство своего сердца, как не восхищением ее прелестью и пылкой любовью; неужто же он должен выказывать ей холодность, почтение, скромность и благоразумие, которые, по мнению многих кавалеров и дам, скорее можно назвать глупостью и сердечным скряжеством, нежели добродетелью?! Недаром же одна досточтимая дама, прочитав эту историю, объявила Сципиона круглым дураком, каким бы бесстрашным и великодушным полководцем он ни показал себя: по ее словам, он мог бы вызвать восхищение к себе и к Римской республике более умным способом, тем более что девица досталась ему как военный трофей, а таким трофеем сам Бог велел распорядиться по-иному и уж во всяком случае лучше, нежели всей прочей добычей.

Великий основатель города Рима так не поступил, когда были похищены красавицы-сабинянки и ему досталась одна из них; он насладился ею, забыв о всяком почтении, чем дама осталась предовольна и даже не вздумала сетовать, как, впрочем, и подруги ее, которые тотчас слюбились со своими мужьями и похитителями и не стали поднимать шума, не в пример родителям своим, начавшим по сему случаю долгую войну.

Конечно, все люди мыслят и поступают разно, а женщины тем более, и не всякая смирится с эдаким обращением, да и не каждому мужчине покорится; пример тому – супруга короля Ортрагона, одного из галльских королей в Азии; женщина эта, блиставшая безупречной красотой, была взята в плен римским центурионом, который посягнул на ее честь, но встретил достойный отпор, ибо ей претило сожительство с мерзким и безродным солдатом; тогда он взял ее силою, употребив власть, данную ему войною по отношению к пленникам, однако вскорости был за это наказан, ибо женщина жестоко отомстила ему: посулив богатый выкуп за свое освобождение, отправилась вместе с ним в условленное место, где солдата, по ее приказу, вместо выкупа убили, а голову женщина отнесла своему мужу, коему без утайки рассказала, что негодяй обесчестил ее и она отплатила ему таким вот безжалостным образом; муж одобрил ее поступок и оказал ей подобающие почести. И с тех пор он, как повествует история, выказывал супруге своей неизменное почтение, до самой смерти обращаясь с нею точно со святой; как бы то ни было, а даме все же перепал жирный кусок, пусть даже от низкого мужлана.

Лукреция поступила иначе: ей не пришлось насладиться объятиями, хотя на нее посягнул не простой солдат, а доблестный царь; она совершила двойную глупость: во-первых, не угодив ему на ложе, а во-вторых, покончив с собою из-за такой малости.

Возвращаясь к Сципиону, добавлю, что сей полководец не довольно хорошо знал военные обычаи в отношении трофеев и реквизиций: по словам одного нашего военачальника, нет добычи заветней, чем захваченная в плен женщина; он насмехался над теми своими товарищами, что при осаде и взятии городов запрещали солдатам посягать на женскую честь, говоря, что все бабы любят военных куда более штатских, а жестокое обращение победителя только сильнее разжигает у них аппетит, и не о чем, мол, тут долго рассуждать: удовольствие при них, супружеская честь не посрамлена, ибо имело место насилие, так чего же еще женщине и желать?! К тому же подобным способом женщины часто спасают жизнь и достояние мужей своих – взять хотя бы прекрасную Эвною, жену Богуда (или Боккуса), царя Мавританского; этой женщине и ее мужу Цезарь подарил огромные богатства – не столько, надо полагать, за то, что царь взял его сторону, – как Юба, царь Вифинии и властитель Помпеи, – сколько за красоту жены, с которой Цезарь вкусил блаженство.

Не стану распространяться о прочих преимуществах этого рода любви, хотя таковых и немало; однако, по словам того самого военачальника, многие соратники его, чтя старинные военные обычаи, приказывали оберегать честь дам, у коих следовало вначале спросить согласия, а уж после решать, как с ними обходиться; возможно, они рассуждали подобно нашему Сципиону, который, если вы помните вышеприведенный рассказ, поступил точно собака на сене, что и сама не ест, и другим не дает; взять хотя бы несчастного Масиниссу, многажды проливавшего кровь за него и за народ римский и немало трудов и усилий положившего во славу его; Сципион отнял у сего героя прекрасную царицу Софонисбу, самый главный и драгоценный военный трофей, а отняв, отослал ее в Рим, дабы она прожила там остаток своих дней презренною рабыней; и так оно и случилось бы, коли бы Масинисса не положил этому конец. Слава Сципиона засияла бы куда ярче, явись эта женщина не жалкой пленной, а женою Масиниссы и гордой, непокоренной царицей, чтобы народ при виде ее говорил: «Вот одна из наипрекраснейших побед Сципионовых!» – ибо всем известно: слава сияет ярче в окружении возвышенных и благородных вещей, нежели подлых и низких.

И наконец, совершенный Сципионом тяжкий промах наводит на одно из двух подозрений: либо он был женоненавистником, либо бессилен спать с женщинами,