Она вздыхает. Иногда ей представлялся этот разговор, который проливал ясность на их отношения, и всегда он был совсем другим В ее воображении Эндрю всегда полыхал яростью. Она же была кротка и спокойна, объясняя, что он не прав, многое недодавал ей. И вот этот момент настал. Эндрю спокойно и немного печально задает ей вопрос, на который у нее нет ответа. Да, почему он?

Эндрю садится на край ванны, обхватив голову руками.

— Я сначала не поверил ей. Вчера вечером она вцепилась в меня в пабе. Мне кажется, она неровно дышит к нему. И ее задевает то, что он продолжает общаться с тобой, у вас шашни, и вдруг ты, — Эндрю глухо смеется, — ты приходишь и сидишь здесь с мужем и детьми. Она сказала, что считает это оскорблением. Вначале я подумал, что она просто сумасшедшая, но она поклялась мне, что видела вас, видела, как вы целовались на этой же парковке пару дней назад.

В животе у Евы похолодело. Значит, Стейси. Она-то боялась, что сама выдаст себя за ужином, но нет, это за нее сделала чертова барменша.

— Я не хотел верить, разозлился на то, что она вмешивается не в свои дела. Но знаешь, что меня убедило?

Ева не была уверена, хочет ли знать это, но она должна выслушать его. Хотя бы это должна сделать.

— Я вспомнил момент, который застрял занозой у меня в голове. Когда мы подошли к бару, Райан подал тебе бокал вина. Ты даже не попросила его об этом, он просто знал, что это твое любимое вино. Такой маленький жест, который говорит о многом. И как только я вспомнил об этом, я понял, что Стейси не врет. А тебе не кажется, что это немного слишком — пойти на семейный ужин, да еще и вместе с девочками, в паб, которым управляет твой… твой любовник!

Эндрю выплевывает последние слова так, будто они жгут ему язык.

— Прости меня, — охваченная стыдом Ева опускает голову. — Я знаю, как все выглядело, но это был не мой выбор. Люси и Том хотели, чтобы ужин состоялся именно там. Мне пришлось согласиться.

— Ну конечно, — горько стонет Эндрю. — И теперь мы должны разбираться с этой головоломкой.

Ева кивает. Именно этой последней капли не хватало после новости, которую вчера сообщила им Люси. Она сидит рядом с Эндрю на закрытой крышке унитаза, чувствуя себя раздавленной.

— Мне так жаль. Прости меня, прости. — Она тянется к его руке, но он только отмахивается от нее.

— Как долго это продолжалось?

— Недолго. Пару недель, не больше.

— Сколько раз ты спала с ним?

— Один. Два… почти. — Она сглатывает при виде перекошенного страданием лица Эндрю. — Послушай, я, конечно, не думаю, что это подсластит пилюлю, но я правда собиралась порвать с ним, сказать ему об этом сразу после свадьбы. Сказать, что я не хочу его. И не хочу лгать тебе…

Эндрю глухо смеется.

— Я все равно не понимаю, Ева. У нас же было все. Прекрасный дом. Чудесные девочки. Я любил тебя. И думал, ты тоже меня любишь.

Ева поднимает глаза и смотрит в лицо человека с которым прожила последние одиннадцать лет Она видит белесый шрам на его щеке, который он получил в детстве, когда свалился с велосипеда, — он рассказал ей об этом на первом же свидании. Видит янтарные крапинки в его карих радужках — точно такие же сияют в глазах их дочерей. Маленькую складку между бровей, которая появляется, стоит ему нахмуриться. Она знает, что со временем эта складка превратится в глубокую морщину, которая была у его отца. Она знает каждую черточку этого человека, знает, что любит его, и чувствует ужасную боль, которую причинила ему. Он любил ее. Прошедшее время. Она сама, своими собственными руками все уничтожила.

Эндрю, кажется, читает печаль на ее лице. Поэтому он протягивает руку и берет ее ладонь в свою.

— Сегодня трудный день. Я знаю, ты думаешь о том, что сообщила вчера Люси. И знаю, что ради нее и Тома мы должны провести этот день так, как хотят они. И ради наших девочек тоже. Но разговор не окончен. Мы с тобой должны решить… как мы… если мы хотим…

Ева кивает. Было бы лучше, если бы он сейчас накричал на нее, разозлился, но вместо этого он такой… чуткий. У нее перехватывает дыхание от того, как она ошибалась. С того самого момента, когда Люси вчера произнесла свою речь, ей больше всего на свете хотелось прижаться к нему и почувствовать его объятия, положить голову ему на плечо, закрыть глаза и услышать, как он скажет что-нибудь успокаивающее. Но вместо этого она оттолкнула его, сделала ему больно. Ровно в тот миг когда больше всего в нем нуждалась.

Он грустно улыбается:

— Ты хорошо выглядишь. Новое платье?

— Нет. — Она протягивает руку и поправляет виндзорский узел его галстука. — Немного криво. Вот так лучше. — И хмурится: — Так вот о чем ты хотел поговорить со мной вчера?

Эндрю достает что-то из кармана.

— Нет. Я хотел подарить тебе это. Купил для тебя. Еще до всего… — Он протягивает ей маленькую бархатную коробочку. Ева открывает и видит пару красивых бриллиантовых сережек в стиле ар-деко. — Я попросил свою коллегу, Дженни, помочь мне выбрать их. Хотелось подарить тебе что-нибудь особенное, потому что ты так усердно помогала всем вокруг, но ты же знаешь, я совершенно не разбираюсь в украшениях. А Дженни немного похожа на тебя, поэтому я подумал, что если они ей подойдут…

Ева протягивает руку и касается одной из сережек. Под ярким светом ванной бриллианты сверкают, как огонь.

— Я хотел извиниться за то, что был так поглощен своей работой и игнорировал тебя и детей. Хотел сказать, что постараюсь больше не быть таким, — Эндрю морщится, на мгновение закрывает голову руками, но затем, кажется, собирается с силами.

Если бы Ева когда-нибудь попыталась представить себе момент, когда рушится ее брак, он точно никогда не был бы таким, как сейчас: они вдвоем тихо сидят в ванной со слезами на глазах, а между ними лежит пара прекрасных бриллиантовых сережек.

Она дотрагивается до его руки:

— Спасибо тебе. Не только за серьги. За этот разговор. За то, что ты такой сильный, а ведь я знаю, что ты бы… ты бы не хотел проходить через это.

Он встает:

— Пойду проверю, как там девочки. Мы должны выезжать через двадцать минут.

Она ждет, пока он выйдет из ванной, затем опускается