Шрифт:
Закладка:
Конечно, это всё Саличети — хочет отвести угрозу от себя, указав на другого. Сначала пел дифирамбы военному гению капитана Буонапарте, в надежде извлечь корысть из удачливости своего земляка, а теперь называет его человеком Робеспьеров, будто сам никогда не исполнял их поручений, и даже намекает на то, что Наполеона подкупили австрийцы! Льстец непременно трус и подлец, вот почему их следует остерегаться.
— Меня хотят отправить в Париж с постановлением, где я объявлен подозрительным, — продолжал диктовать Наполеон. — Какие бы меры ни принял Комитет, я не смогу пожаловаться на него. Если тройка заявит, что я совершил преступление, я не смогу пожаловаться на присяжных, которые меня приговорят. Саличети, ты меня знаешь. Видел ли ты за пять лет в моем поведении хоть что-нибудь подозрительное в отношении Революции? Альбитт, ты меня не знаешь; тебе не могли подтвердить ни одного факта; со мной ты не говорил; однако ты должен знать, какою ловкою бывает клевета. Так что же — причислить меня к врагам отечества, неразумно лишить патриотов генерала, который был небесполезен Республике? Послушайте меня: снимите с меня этот гнет, верните уважение патриотов, а жизнью своей я не дорожу и с легкостью отдам ее в бою! Да, только мысль о том, что моя жизнь еще может оказаться полезной родине, и помогает мне мужественно сносить свою участь!
Жюно посыпал страницу песком, аккуратно сложил все листки и спрятал за пазуху. Они снова обнялись, и он ушел. Небо в квадратиках окна стало темно-синим; двадцать седьмое термидора подходило к концу. Похоже, Наполеона всё же не отправят в Париж. Тоже неплохой подарок на день рожденья.
* * *
"В Комитет общественного спасения.
3 фрюктидора II года Республики, единой и неделимой.
Тщательно изучив бумаги гражданина Буонапарте, временно отстраненного от обязанностей командующего артиллерией Итальянской армии и арестованного после казни заговорщика Робеспьера в целях безопасности, ознакомившись с приказами, отданными ему 25 мессидора представителем народа Рикором о поездке в Геную, где он должен был исполнить особое поручение, и получив от него письменный рапорт об исполнении оного, собрав самые точные сведения о прежнем поведении оного генерала и выяснив истину в ходе нескольких произведенных ему допросов, не найдя никаких положительных подтверждений подозрениям в отношении его поведения и его намерений, принимая также во внимание пользу, какую могут принести Республике военные познания оного Буонапарте, постановляем, что гражданин Буонапарте будет временно выпущен на свободу для пребывания при штабе, дабы он предоставил нам все необходимые сведения и доказал своей преданностью общему делу и использованием своих познаний, что он способен вновь завоевать доверие. Мы убеждены в полезности его военных талантов, крайне необходимых для армии, которую он знает лучше, чем кто бы то ни было, и где людей такого рода крайне трудно сыскать. Обстоятельства и критическое положение, в коем находится Итальянская армия, могут вынудить нас временно восстановить его в должности, которую он прежде исполнял с большим успехом, в ожидании ваших приказаний на этот счет.
С братским приветом, Саличети, Алъбитт".
"Майору жандармерии Вервену в Ницце
Посылаю тебе, гражданин, копию постановления народных депутатов в отношении генерала Буонапарте. Немедленно исполни и доведи до его сведения.
С братским приветам, генерал Пьер Дюмербьон".
"Постановление представителей народа в отношении меня получено мною от майора жандармерии.
Наполеон Буонапарте".
Тишина стояла удивительная: хотя в большом зале было яблоку негде упасть, все молчали, затаив дыхание, — боялись не расслышать свое имя. Два члена Комитета общественной безопасности вызывали заключенных по списку, просматривали их "дела", а потом отпускали. Герцогиню де Дюрас сначала отпускать не хотели, но один из комитетчиков сказал другому (негромко, но все расслышали): она достаточно натерпелась и искупила свое аристократическое происхождение. Герцогиня быстро обняла Адриенну и поспешила к выходу.
Хотя на каждого уходило не больше минуты, вся процедура затянулась на несколько часов. Наконец, Адриенна осталась одна. Комитетчики удивленно уставились на нее: в списках больше никого не было.
— Гражданка Ноайль, жена Лафайета, — назвала она себя.
Две головы склонились друг к другу и начали перешептываться.
Адриенна узнала одного из членов Комитета: Луи Лежандр. Курносый, волосы стянуты в косицу, алый жилет под темным бархатным сюртуком с красными отворотами, небрежно повязанный галстук, "траур" под ногтями. Цареубийца. Враг Лафайета. Его товарищ был ей незнаком, но это не обнадеживало.
— Твой муж изменил отечеству, — сказал ей этот второй. — Тебе, гражданка, следует написать прошение в Комитет о рассмотрении твоего дела, мы вдвоем не вправе решать этот вопрос.
— Не могли бы вы передать это прошение? — спросила Адриенна. — Я не знаю никого, кто мог бы это сделать.
— Вот как заговорила! — воскликнул Лежандр. — Что, сбили с тебя спесь?
Адриенна не стала ему отвечать.
В Плесси остались только заключенные, ожидавшие суда. Место отпущенных "подозрительных" заняли новые. За обеденным столом слева от Адриенны сидел учитель из пансиона в Суассоне, восхищавшийся своим даровитым учеником — недавно казненным Сен-Жюстом, а справа — бывший обвинитель ревтрибунала в Оранже. В первый день вандемьера из Пантеона вынесли останки Мирабо и заменили прахом Марата; эту новость бурно обсуждали на каждом этаже.
К Адриенне теперь допускали посетителей. Первой стала, конечно же, храбрая и верная мадам Боше. Чем ей только ни угрожали, но она всё равно приходила каждую неделю в Плесси справляться о бывшей хозяйке, чтобы сообщить в Овернь ее детям, что мать жива. Гражданка Лафайет целовала руки своей бывшей горничной, смущенной таким проявлением чувств. А однажды все в Плесси прильнули к окнам, чтобы посмотреть на элегантную открытую коляску, из которой вышла величественная женщина в темнорозовом атласном платье и шляпе невероятного фасона поверх черных буклей до плеч, — жена нового американского посла Джеймса Монро. Она пожелала видеть супругу героя и заключила ее в свои объятия. Адриенне было неловко за свои стоптанные башмаки и латаную одежду, но, возможно, Элизабет и добивалась этого контраста, чтобы показать всем: истинную добродетель узнаешь и в рубище. И всё же супругам Монро не удалось добиться ее освобождения — только перевода в частное заведение на улице Нотр-Дам-де-Шан в Сен-Жерменском предместье, с двором и садом.
Официально это был санаторий для больных и выздоравливающих обоего пола, однако "отдыхали" там по большей части состоятельные "подозрительные", прикидывавшиеся больными, чтобы не оказаться по соседству — в Люксембургской тюрьме. Был там и Пьер Вижье — хозяин плавучих бань у стен Тюильри. Теперь соседками Адриенны стали мадам де Турзель, бывшая гувернантка королевских детей, и ее дочери, а также пятилетняя Александрина — дочь польской княгини Любомирской, казненной на гильотине. За содержание Адриенны платили американцы.
