любой момент имеет право принести его обратно, сдать или обменять. На мой вопрос, зачем все это нужно, он начал качаться из стороны в сторону и наконец подпрыгнул, как будто бы гигантский нос чихнул. Это было довольно смешно, и встреть я такого чудака в Севастополе, наверняка бы от души повеселился.

Но в Севастополе не было чудаков.

«Ну почему я жду от Башни чего-то совсем другого?» – задавал я себе вопрос и вместо ответа находил лишь новые вопросы: а почему я вообще что-то жду от Башни? И даже так: почему я вообще жду?

«Фе, давай встретимся, – набрал я на вотзефаке и торопливо отправил. Подумав, дописал: – Нам нужно встретиться».

Но она не отвечала, и я шел дальше. В одном из зазеркальных залов меня встретили агрессивно. Вдоль стен там были расставлены порошки в огромных банках, лежали тяжелые металлические диски. Хозяином зала оказался высокий бритый человек раза в три меня шире: гора мускулов и маленькие злые глаза. На его стойке огромными буквами было написано:

ТРИДЦАТЬ ЖЕ.

Едва я сделал шаг, чтобы рассмотреть банки, на каждой из которых были нарисованы такие же огромные бритые люди, как хозяин зала заорал на меня:

– Даже не заходи сюда!

– Это почему? – я оторопел.

– Ты с Хрусталки? – нервно спросил он.

– Да, но…

– Иди, а то тебе и вправду будет дано! Планируешь нести лампу?

– Я пока не…

– Ты не наш, – отрубил хозяин зала. – Ты чужак здесь.

Я лишь пожал плечами и снова вышел на проспект. Поразмыслить над тем, что же это было – а я ведь так и не понял, как звали хозяина зала и чем он там занимался, – не довелось: едва я покинул недружелюбный зал, как завибрировал вотзефак. Сердце заколотилось, готовое выпрыгнуть на радостях, но как только я посмотрел на экран, все внутри рухнуло, и меня вновь охватила тоска. Писала Евпатория.

«Я решила остаться здесь, – прочитал я. – Здесь супер. Собираюсь сдать свою лампу».

Я поднял голову и увидел прямо перед собой широкий экран со странным изображением. Там была нарисована пирамида, состоящая из цветных кусочков, и каждый из них дополнялся движущимся рисунком – смешным человечком в шортах и майке. В самом основании пирамиды человечек постоянно что-то уплетал, набивая щеки, словно полевая мышь на пустыре у Башни, а затем бежал к унитазу и гадил. Чуть выше него такой же точно человечек прогуливался и поворачивал голову то вправо, то влево. Иногда он останавливался и делал вид, будто что-то рассматривает, хотя рассматривать там было совершенно нечего, покачивал головой и шел дальше. Человечек еще повыше был не один – его сопровождала смешная девчонка, как две капли воды похожая на него же, только с косичками и небольшой грудью. Они обнимались, целовались и всячески демонстрировали прохожим жителям уровня, как им хорошо вместе. На том кусочке пирамиды, что был вторым сверху, тот же самый человечек был уже в строгом черном костюме, хотя его лицо оставалось все таким же наивным и смешным. К нему подходили другие человечки, пожимали ему руку и хлопали по плечу, а он улыбался им и слегка кланялся. Наконец, на самой вершине, заточенный в маленький треугольник, где и развернуться было негде, человечек уже никуда не ходил, а просто сидел. В его руках был листок бумаги, и он, кажется, то рисовал, то что-то писал на нем. Выражение лица его было самым счастливым, если не сказать блаженным.

Я сделал несколько шагов в сторону экрана в надежде рассмотреть подробнее, как пирамида лопнула, а во все стороны экрана брызнули капли воды. В освободившемся пространстве возник огромный знак вопроса, который несколько раз исчезал и снова появлялся, вызывая тревогу. Наконец и он пропал окончательно. Во всю ширину экрана появилась надпись:

ЗАСТРЯЛ НА ПЕРВОМ УРОВНЕ?

Следом за ней на экран выскочил огромный желтый шар с глазами, маленькими ножками и ручками, совсем как желтопузики в вотзефаке. Только этот был скорее желтопузище – он изображал хохот, демонстрируя огромные зубы, и показывал пальцем прямо на меня. Я огляделся по сторонам и понял, что больше никто не смотрит в экран – все шли по своим делам, совершенно безразличные к происходившему вокруг. Желтопузище заходился в злобном смехе и выглядел не столько устрашающе, сколько противно. Вся его верхняя половина вдруг начала покрываться серыми вьющимися волосами, и я подумал, увидев это: наверное, Хрусталка до сих пор не отпускает, пора бы отправляться в свое село.

Но, как оказалось, все было сложнее. Рядом со мной раздался громкий скрип, я невольно повернул голову и увидел то, что еще не доводилось видеть в Башне. Увидел остановившегося колесиста. Он балансировал на неподвижном колесе, что не доставляло ему никаких неудобств, и смотрел прямо на меня. И лицо его было знакомым, вот только где я мог его видеть раньше? «"Севмаф", – вспомнил я, – ну конечно! Город засыпает, мелик едет… По знакомому городу катит незнакомый человек на странном колесе». Это был он, конечно, только там, в «Севмафе» он был простым видением, глюком, и вот такой же точно, но уже реальный человек остановился в метре от меня. И как только он снял каску, я тотчас снова глянул на экран. Хохочущий желтопузище оброс пепельными кудряшками, и точно такие же были на голове колесиста, остановившегося передо мной. Только он не хохотал, а, напротив, доброжелательно улыбнулся.

– Совпадение? – загадочно произнес он. – Не думаю.

– Что вам нужно? – пролепетал я.

– Твоя лампа, – спокойно ответил кучерявый. – Пожалуйста, продай ее мне.

Меня изрядно напугал этот тип – такого поворота в Башне я просто не ожидал. Нам ничего не говорили о продаже лампы, о том, что кто-то может пожелать ее купить. Да и…

– Здесь нет товарно-денежных отношений, – вспомнил я. – Здесь же ничего невозможно продать. Да и какой смысл продавать лампу? Какой смысл ее покупать?

– Ты в городе меньше думал о смыслах, верно? – прищурился Кучерявый. Он был недоволен, хотя и не агрессивен, но пытался сохранить мягкость в голосе. – Не думай. Я могу заплатить.

«Тоже мне скупщик», – подумал я, а вслух спросил:

– Какой мне толк в деньгах?

– Я могу для тебя что-то устроить. Любовь, удобства, условия. – Он говорил все это, а я удивлялся: вот человек стоит на мелодорожке, говорит со мной. А вдруг кто промчится на огромной скорости и собьет? Неужели моя лампа была для него так важна, что он готов был рисковать собственной жизнью? – К тому же кое-что здесь все-таки покупается. Только тебе нужно понять механизмы.

– Я не могу отказаться от лампы. Без