— И кто вы? — перебил Фен Ли. — Кто вы, если не принц, не странник, и не заблудившийся в дебрях навязанных ему путей весьма недурственный музыкант. Помню, как в том лесу, где вы с Эйненом построили дом, вы порой играли на ронг’жа. Тому, другому мне, нравилось вас слушать, генерал. И, наверное, играете вы лучше, чем сражаетесь. Такова ваша суть и…

Хаджар хлопнул ладонью по столу. С него было довольно. Он…

Проклятье.

Генерал скрипнул зубами.

Да когда же это закончится.

Он схватился за голову, чувствуя, как опять падает в темноту.

* * *

Генерал сидел на… как же Ляо Фень это назвал… ах да — парковая скамья. Так вот — Черный Генерал, сильнейший воин Седьмого Неба, тот кто одолел тварей Грани и Закрыл врата, сидел на простой парковой скамье и смотрел на то, как цветы вишни парили на ветру, устилая узкие тропинки нежным, бледно-розовым покровом.

Такого, что странно, не увидишь в Садах Богов. Цветы и деревья там никогда не засыпали. Они всегда дышали жизнью, как в тот день, когда их бутоны открылись, являя небожителям свою красоту. И в той красоте навечно застыли.

Как прекрасная статуя в саду Дергера. Женщина невероятной красоты.

Иногда генералу даже казалось, что она словно живая, но он тут же отмахивался от этих мыслей.

Глупости.

— Красиво, да? — спросил Ляо Фень, сидевший рядом.

— Наверное, — ответил генерал.

Он и вправду не знал, красиво это или нет. Потому что цветы все падали и падали и в моменте это действительно казалось прекрасным, но спустя несколько дней в парке остались стоять голые деревья и их изломанные сучьи больше не выглядели ловцами заспанных облаков, а скорее крючковатыми руками и пальцами монстров и скелетов.

— Это похоже на наш мир, старый друг, — произнес Ляо Фень. — в моменте он прекрасен, но когда опадает вся листва и мишура, то неискушенному взгляду предстает уродство.

— А искушенному?

— А искушенный видит красоту даже там, где другие лицезреют монстров.

— Как могут быть прекрасны монстры? — спросил генерал.

Ляо Фень засмеялся и, протянув руку, создал на ней облако уродливой формы. Не то червь, пожирающий сам себя, не то изуродованный птенец, а может и дитя, лишенное конечностей.

Мудрец подул на облако и то поднялось к небесам, слившись со своими товарищами.

— Я понял, — кивнул генерал. — то, что вблизи уродливо, издали — прекрасно.

— Нет, — пожал плечами мудрец. — это было просто облако. Скоро поднимется солнце, и я решил создать нам немного тени.

— Потому что…

— Потому что будет слепить глаза.

— А, значит я слеп и не вижу.

— Я. Просто. Создал. Облако, — с паузой, с расстановкой, произнес Ляо Фень.

Губы генерала дрогнули. Уголки потянулись куда-то выше к щекам, и он засмеялся. Хохотал, держась за живот. Утирал выступившие на лице слезы. А затем замер. Его глаза остекленели и из них пропал всякий разум.

Генерал, как вишневое дерево, вдруг застыл неподвижно, после чего вздрогнул и моргнул.

Что было мгновением прежде?

Кажется, Ляо Фень создал облако.

Да, точно.

— Ты знаешь, старый друг, — отчего-то с печалью произнес мудрец. — Мне всегда больше нравились истории людей о монстрах, чем о героях.

— Почему?

Вместо ответа мудрец лишь повернулся к дереву и продолжил смотреть на облетающие ветви.

Глава 1869

Хаджар пришел в себя так резко, словно проснулся после едва начавшейся дремы. Свежий ветер обдувал ему лицо, принося с собой столь вожделенную прохладу.

Генерал осознал себя сидящим на скамье, а над головой шептали кроны деревьев. Рядом, все с тем же чаем, сидел Фен Ли. Он смотрел на то, как во внутренний двор, через ворота, проникали люди.

Разного возраста, но неизменно в добротных, но простых и удобных одеждах. В сапогах, предназначенных для того, чтобы в них исходить ни одну сотню километров дорог. Подпоясанных широкими поясами, на которых крепилось оружие.

В основном — мечи, сабли, палаши. Но некоторые несли с собой копья в чехлах, алебарды и даже тяжелые, боевые посохи. Но их лица…

Хаджар видел в своей жизни и солдат, и воинов. Так вот те, кто сейчас заходили в Святые Небеса, не принадлежали ни первому числу, не второму. У них были светлые лица, про такие в Лидусе часто говорили — «открытые на распашку». Это значило, что на них можно было прочесть все, что угодно.

Такие обычно принадлежали либо число блаженных, либо к поэтам, художникам и ученым. Тем, кто смотрел на мир не глазами, как говорила матушка Хаджара, а душой.

И несколько удивительно и в чем-то даже странно было видеть с ними оружие, а не совсем иного толка атрибуты.

— Очнулись, генерал?

Хаджар мотнул головой и заставил себя взбодриться. Как это уже не раз бывало прежде, после очередного приступа головной боли ему казалось, что он видел какой-то сон. Только никак не мог вспомнить какой.

— Это хорошо, что вы с нами, — продолжил Фен Ли. — на этом съезде не будет ни мудрых речей, ни обсуждения сути мироздания, которые вам так сильно претят. Ученые съехались, чтобы обменяться своими познаниями на пути развития.

И почему-то то, как Фен Ли произнес последние два слова — «путь развития», сильно контрастировало с тем, какой обычно смысл вкладывался в это понятие. Словно мудрец имел ввиду совсем иное, нежели остальные обитатели Безымянного Мира.

— Почему именно ученые? — спросил, наконец, Хаджар. — Почему вас называют учеными?

— Потому что мы такие и есть, — пожал плечами голем. — Среди тех, кого ты сейчас видишь, мы найдем и музыкантов, и артистов, скульпторов, лекарей, архитекторов, художников, писателей, астрономов и еще много кого. В том числе и пахарей, столяров, гончаров и даже несколько кузнецов.

— Но…

— Разве тот, кто сеет и жнет, не может быть ученым? — перебил его Фен Ли. — или тот, кто кует железо, или тот, кто правит кровлю? Мы считаем иначе. Ученый, Хаджар, это просто тот, кто идет по жизни задавая себе вопросы. И стоит лишь один раз задуматься об истинной природе вещей, и ты ученый. И не важно, чем заняты твои руки