чем назрели. Под контролем государства так или иначе находится меньшая ее часть, и с политической точки зрения выгодно было бы изменить схему управления, чтобы получить возможность воздействовать на общество не только “кнутом”, но и “пряником”.

Помочь Ким Чен-ыну в определении приоритетов почти некому. Ученые КНДР, как показывает опыт, застряли в прошлом веке, и их рекомендации сводятся к контролю над ценами, ограничению рыночной торговли, запрету хождения иностранной валюты, созданию импортозамещающего производства при централизации импорта через госканалы и тому подобным командно-административным рецептам.

Целеполагание западных экспертов сводится не столько к выправлению экономического положения и стабилизации КНДР, сколько к созданию условий для “мягкой посадки” – подготовки к объединению страны на южнокорейских условиях. Вряд ли их советы будут восприняты. КНР настойчиво (может быть, чересчур, вызывая у северокорейцев аллергию) пытается передать КНДР свой опыт реформирования, однако руководство КНДР считает его лишь частично применимым в специфических условиях маленького государства, с подозрением относится к такому его аспекту, как открытие страны.

Для начала Киму не обязательно “открывать страну”, что действительно смертельно опасно для режима. Либерализация хозяйственной жизни, приведение законодательства в соответствие с реалиями квазирыночной экономики (наличие мелкотоварного производства в аграрной области, торговле, мелком производстве, мелкой частной собственности) может дать быстрый и заметный экономический эффект, что позволит укрепить политическую поддержку режима.

Американские экономисты в результате расчетов, основанных на объективных показателях КНДР (ресурсах, демографических показателях, уровне образованности, продолжительности жизни, степени урбанизации и др.) пришли к выводу, что в случае “смелого поворота” на капиталистические рельсы (даже при частичном сохранении плановости в госсекторе) ВНП страны быстро вырастет, тогда как при сохранении классического социалистического хозяйствования он будет сокращаться. По расчетам экономиста Н. Эберстадта, если бы в 1970-е гг. КНДР перешла на путь экспортно ориентированного товарного хозяйства (подобно Китаю или Вьетнаму), к 2009 г. ее экспорт составил бы до 100 млрд долл, (фактически – около 3 млрд долл.), а ВНП – 160 млрд долл, (фактически – немногим более 20 млрд долл.)[218]. Но, конечно, при том условии, что такое открытие страны не привело бы к ее исчезновению с политической карты мира.

Слухи о хозяйственных реформах начались сразу после обретения Ким Чен-ыном всей полноты власти[219]. В частности, сообщалось, что он дал задание экономистам “изучать любой опыт, если он полезен”, пообещал, что корейцам “не надо больше будет затягивать пояса”[220]. Однако вскоре официальные источники выступили с жестким заявлением, в котором было подчеркнуто, что все слухи о коренных реформах являются “глупыми мечтами” и “нелепостью”, а государство продолжит, как и раньше, “строить социализм” и опираться на армию. Непонятно пока, кто за этим заявлением стоит; возможно, не в последнюю очередь оно было сделано для внутреннего употребления[221].

Много комментариев вызвала просочившаяся информация о “мерах 28 июня”, которые вроде бы предусматривают реформы в сельском хозяйстве[222]. В частности, уменьшен размер сельскохозяйственных бригад, являющихся основным производственным звеном в госхозах, с нынешних 25 до 4–6 чел., т. е. фактически внедрен семейный подряд. При этом после сдачи государству 70 % произведенной продукции согласно плановым заданиям по фиксированным ценам (за вычетом производственных затрат) производители могут самостоятельно распоряжаться оставшимися 30 %, а для сверхплановой продукции этот процент еще выше (правда, неясно, насколько реалистичны будут плановые задания)[223]. Летом 2012 г. в КНДР по каналам внутренней пропаганды началось распространение информации о предполагаемых практических шагах в этой области.

По некоторым данным, в “верхах” стал обсуждаться окончательный отказ от карточной системы распределения основных продуктов, которая, впрочем, на большей части территории страны (за исключением Пхеньяна, а также в отношении номенклатуры) с 1990-х гг. фактически парализована. Одновременно планируется резкий рост зарплаты, которую должны устанавливать руководители предприятий, что позволит обеспечить потребительскую корзину по рыночным ценам. Как и следовало предполагать, это вызвало всплеск инфляционных ожиданий, рост спроса на валюту и продовольствие (обменный курс воны к доллару упал с апреля по октябрь 2012 г. на 74 %, рыночные цены на рис выросли более чем в 2 раза)[224].

Среди других мер обсуждается переход к расчетам между предприятиями напрямую в вонах в налично-безналичной форме[225](сейчас на деле многие предприятия нелегально производят взаиморасчеты в наличной валюте). Намечается децентрализация хозяйственного управления, приобретение большей самостоятельности предприятиями. Убыточные предприятия намечено ликвидировать или слить с прибыльными (непонятно, правда, к каким результатам это приведет).

Направления экономической политики в КНДР вызревают в спорах между консерваторами (призывающими бороться с капиталистическим методами, ограничить рыночные механизмы) и радикалами (которые признают, что реформы должны “иметь запах капитализма”, хотя и клянутся в верности социалистическим идеалам).

Тем не менее в той или иной мере проводить новую экономическую политику придется. (Следует признать, что руководство КНДР уже не первый раз на протяжении многих лет то отпускает, то натягивает “поводья” экономического контроля, каждый раз как бы удивляясь тому, что половинчатые меры просто не успевают принести позитивные результаты.) Экономика КНДР давно стала многоукладной, полупарализованный государственный сектор соседствует с квазирыночным “серым” сектором (внешнеторговые операции главным образом с Китаем, частная торговля, услуги, транспорт, логистика, даже финансы) и товарным сектором с участием хозяйствующих субъектов, принадлежащим административным, региональным, партийным органам, спецслужбам, военным. По имеющейся информации, размах таких операций сопоставим с госбюджетом страны. Подспудно складывается полугосударственная олигархическая экономика, которая в принципе может стать опорой для политического режима в меняющихся условиях, с учетом того, что у руля новых экономических образований стоят все те же проверенные кадры (а не криминал).

К несоциалистическому сектору относятся также многочисленные совместные предприятия, работающие на мировом рынке, и, как правило, входящие в систему тех или иных государственных учреждений (кое-какие из них по функциям – чуть ли не аналог южнокорейских конгломератов “чэболь”). Особого внимания заслуживают свободные экономические зоны: КНДР экспериментирует с ними давно, но неудачно – из-за непрозрачности законодательства, риска волюнтаристского изменения правил игры (таких примеров немало), в целом неблагоприятного инвестиционного климата. Однако Ким-младший после прихода к власти предпринял шаги к тому, чтобы, в частности, достигнуть договоренностей с Китаем, которые предусматривают значительную активизацию работы по СЭЗ в Расоне, на островах на пограничной реке Амноккан и др.[226]

На наш взгляд, рано или поздно Ким Чен-ыну придется принимать решение о повороте к легализации уже вовсю действующей рыночной экономики и о создании соответствующей правовой основы. Необходимо вывести из тени частных торговцев и предприятия, систематизировать основы работы госкорпораций и госкомпаний, внедрить нормальную систему расчетов, оздоровить финансовую систему, создать налоговую систему (в КНДР еще в 1974 г. была декларирована отмена налогов).

С учетом фактической деиндустриализации страны в последние десятилетия и жесткой конкуренции со