Шрифт:
Закладка:
— Папа…— узнающе проговорила Елена. — Иди, садись сюда,поднялась со своего места Маша.
Евлампьев сомнамбулически подчинился ей, прошел и сел.
Ксюша с открытыми и какими-то даже расширившимися глазами катала головой по подушке, и если бы Виссарнон не сказал ему, что она без сознания, Евлампьев бы подумал, что это она просто не смотрит ни на кого, не в силах ни на ком остановить взгляд. Он потянулся и положил ей на лоб ладонь. Ксюша на мгновение замерла и вдруг закрутила головой еще сильнее и стала бить по простыни, которой была укрыта, здоровой ногой и руками. Елена поймала конец простыни и принялась натягивать на нее, но Ксюша выбила у Елены простыню из рук и столкала с себя к самой спинке. На тело у нее надето ничего не было, и Евлампьев привыкшими к темени глазами увидел ее гладкий впалый живот с нежной ямкой пупка, с трогательно торчащими по бокам живота округлыми косточками бедер, увидел светлым треугольником курчавившиеся волосы лобка, какой никогда не видел внучку с той самой поры, как она осознала свой пол и перестала позволять ему, мужчине, мыть себя.лет, наверно, с шести…
Сбросив простыню, она успокоилась, и Елена, снова взяв простыню за углы, укрыла ее.
Евлампьев поймал взгляд дочери.глаза у нее были так же невидящи, как у Ксюши, воспаленнолихорадочны и блестели каким-то тускло-жестяным блеском. Следовало бы что-то сказать ей, но Евлампьев не знал — что и только попытался ободряюще кивнуть. Елена никак не отозвалась на это. Может быть, она и действительно даже не видела его.
Дверь приоткрылась, и в нее заглянула сестра — молоденькая девушка с быстрымн нгривыми глазами. Она оглядела всех и, остановившись взглядом на Елене, сказала:
— Сейчас с уколом приду.
Сестра прикрыла дверь, н Маша, дотронувшись до плеча Евлампьева, сказала шепотом:
— Пойдем, выйдем пока.
Евлампьев встал со скамьи и мимо отодвинувшегося Виссариона вышел вслед за Машей в коридор.
— Пусть там — придет она — посвободней будет, — сказала Маша. — Ага, ага, — торопливо согласился он.
Глаза у Маши, как и у Елены, были воспаленноприпухлы, красны, — уже, наверно, наплакалась.
Она пошла к стоявшей у двери соседней палаты мягкой, обитой пластиком скамейке, села, и Евлампьев, потянувшись за ней, сел рядом.
— Чего ж вы мне раньше-то не позвонили? — сказал он.
— У тебя ж работа. Чтобы день тебе не портнть, — отозвалась Маша через некоторое время. — Ну, что бы ты здесь был… Никто ей сейчас из нас не нужен. Приехал вот… посмотрел… — она взглянула на него, закусила, кривясь, губу и не сдержалась — из глаз у нее потекло.
Евлампьев молча, не зная, что делать, сидел рядом и ждал, когда она успокоится.
— А что,— спросил он с осторожностью, когда она наконец, судорожно переведя дыхание, отняла платок от глаз,— что врачи?
Маша быстро посмотрела на него и, приложив платок к носу, высморкалась.
— Что врачи,— сказала она затем, снова переводя дыхание. Говорят, что кризис. Что ждали этого. Бегали с утра вокруг нее, суетились. Перевезли, видишь… А вообще, — голос у нее сорвался, она опять, вся кривясь и часто моргая, закусила губы, но на этот раз сдержалась.— Вообще, Леня… я днем специально в Публичную библиотеку позвонила, в библиографический отдел, умолила прочитать… мне прочитали. Вообще, Леня, то, как у нее протекает… восемьдесят три процента летального исхода.
У Евлампьева все внутри как встряхнулось, будто какая-то жесткая великанская рука подняла его в воздух за шкирку, как котенка, и тряханула.
Дробно постукивая каблуками, с поднятым вверх иглой шприцем по коридору к Ксюшиной палате прошла та молоденькая медсестра, скользнула по ним с Машей своим игривым взглядом, толкнула дверь, вошла и исчезла за ней.
«Летального… летального… летального…» — как замороженное, твердое, похожее на ледышку, стучало в Евлампьеве это слово. Будто кто в нем неуправляемый, независимый от его воли, ужасаясь этому страшному и не допуская возможности его, в то же время к страшному этому примерялся.
II. ИЮЛЬСКИЕ ГРОЗЫ
1
Июнь начался жарой. Столбик подкрашенного спирта в термометре на раме кухонного окна показывал в полдень тридцать четыре, тридцать пять градусов, небо было без облачка, одна белесо-голубая хмарь, куда ни глянь, казалось, дальше все это невозможно, ну, еще день, ну, еще однн, а там уж непременно падет прохлада и прольются дожди, но прохлада не наступала, дожди не приходили, жара все держалась и держалась, а нюнь перевалил за середину, и подступала уже последняя декада.
По пятничным вечерам на улицах то и дело встречались компании с громоздившимися у них на спинах рюкзаками, в одиночку шли рыболовы, неся в руках кто чехол со сложенным спиннингом, кто обычную бамбуковую удочку с обмотанной вокруг ее суставчатого тела леской, по утрам в субботу к призаводской площади, откуда уходили автобусы на различные заводские базы отдыха, валили целые толпы, и потом два дня, до вечера воскресенья, улицы были малолюдны, пустынны даже, и лишь возле магазинов пообычному оживленны.
В партийной и вечерней газетах появились первые материалы о необходимости соблюдения в лесах правил противопожарной безопасности, вечерняя напечатала заметку «Из зала суда», где сообщалось, что двое рабочих мебельного комбината за возникший по их вине лесной пожар приговорены к лишению свободы на несколько месяцев условно и денежному штрафу.
Повсюду говорили о происшедшем в одно из воскресений прямо на глазах у сотен людей случае: у женщины посреди озера свело ногу, она стала тонуть, спасательная лодка шла к ней слишком долго и не поспела, женщину пытался спасти какой-то мужчина, и она утащила его вместе с собой.
В соседнем доме сбило машиной девочку-семиклассницу. Она была на велосипеде, гоняла с кем-то наперегонки, выскочила из двора со скоростью на улицу, затормозила, но поздно, и удар был такой, что с ног у нее слетели
