зодчества. Край этот — родина лучших сказителей былин. Как раз недалеко от Кижей, в селе Гарницы, родился, жил и прославился исполнением былин знаменитый Трофим Григорьевич Рябинин. Из села Гарницы он перебрался в село Середку и мог из окна дома, через пролив, видеть пирамидальный очерк Кижского погоста. В селе Боярщине, против Кижей, жил и сказитель В. П. Щеголенок. С голоса обоих этих мастеров-сказителей ученые фольклористы записали былины про Илью Муромца, Садко, Василия Буслаева, про Дюка Степановича и Вольгу… Так, среди северных елей и сосен, среди шатровых, как сами эти деревья, построек, здешний неторопливый и спокойный народ создавал и берег сокровища русского искусства, и если теперь каждый школьник учит былину о богатырских подвигах Ильи и Добрыни, то обязаны мы этим северу — Большому Онего, Кижам…

Когда теплоход оставляет Кижи за кормой, громады его храмов становятся похожими на паруса фантастических кораблей, удаляющихся в страну сказок. И невозможно думать, что все это богатство принадлежит лишь прошлому народа-творца, что не пробьет оно себе, как подземный ключ, новых русел в искусство наших дней.

Долгоруковская усадьба в селе Кидекше, под Суздалем.

Рождественский собор Суздальского кремля. Впереди — крыльцо архиерейских палат с шатром из поливных изразцов.

Аркатурный пояс Рождественского собора — резьба по белому камню.

Детали портала Рождественского собора — изумительная работа древнерусских камнерезов.

Деревянная церковь, перенесенная в Суздальский кремль из села Глотова.

Стены и башни Спас-Евфимьевского монастыря в Суздале. Виден красивый шатер трапезной Успенской церкви — самый древний из сохранившихся на Руси каменных шатров.

Второй пояс укреплений Спас-Евфимьевского монастыря: надвратная Благовещенская церковь.

Жилой дом XVII столетия в Суздале. По преданию, принадлежал отцу известного еретика-раскольника Никиты Пустосвята.

Собор Покровского монастыря в Суздале.

Приказная изба в Покровском монастыре. Случалось, служила и застенком.

Стена с «печурами» в загорской Троице-Сергиевской лавре. Эта-то стена и выдержала натиск шляхетских интервентов в начале XVII столетия.

Москва. Спас-Преображенский собор в Андрониковом монастыре. Некогда был расписан Андреем Рублевым. У стен этого собора Рублев похоронен.

Москва. Зимний день в заповеднике «Село Коломенское». За деревянной воротной башней, привезенной с севера, виден Коломенский столп — храм Вознесения.

Московский Кремль. Колокольня Ивана Великого.

Трехшатровая церковь Дивная в Угличе.

Звонница Борисоглебского монастыря под Ростовом.

Гостиные ряды и церковь Спаса на Торгу в Ростове-Ярославском. Справа — Успенский собор.

Редкостный образец старинного гражданского зодчества: больничные корпуса XVII века в Загорской лавре.

Ансамбль Иосифо-Волоколамского монастыря.

Крыльцо царицыных палат в Саввино-Сторожевском монастыре под Звенигородом.

Зодчий Яков Бухвостов. Церковь Спаса в подмосковном селе Уборы.

Один из шедевров русского зодчества XVII века — церковь Покрова в Филях. Отделка карнизов и углов.

Остров Кижи в Заонежье. Главы деревянной Покровской церкви.

Деревянная церковь Успенья в Кондопоге, над заливом Онежского озера.

Часть третья

Невская столица и Грибоедовская Москва

I

Полнощных стран краса и диво

На берегу пустынных волн

Есть ли в мире еще город, вдохновивший и наполнивший собою всего за два с половиной века столько гениальных страниц художественной прозы, столько чеканных стихотворных строф, сколько посвящено их невской столице? От первого знакомства в юности с «Медным всадником», «Шинелью» и «Белыми ночами» до запавших в сердце строк ахматовской «Ноченьки» и торжественной, как гимн, надписи на пискаревском граните создавался и рос в наших думах образ города-исполина, города-поэмы.

Он весь — овеществленная идея. И возник он по строгой логике российской истории для того, чтобы самому творить эту историю дальше, быть свидетелем и участником исторического торжества молодой России над ее врагами. Ни одному из этих врагов не удавалось хоть на короткое время покорить этот город, ступить на его улицы. Отсюда, с Сенатской площади, ветер истории разнес по стране пороховой дым декабрьских залпов 1825 года, а еще девяносто два года спустя грянула здесь на весь мир пушка «Авроры».

В годы Великой Отечественной войны Ленинград пережил больше трагического и геройского, чем за все прошлые века, и для каждого, кому выпала честь защищать его, кто вынес блокаду и помнит Ленинград тех дней, самый малый камешек здесь свят и бесценен.

Город так красив, так велик и богат, что нет никакой надежды вместить в одну книжку описание хотя бы главных его сокровищ, а вместе с тем он так логичен и ясен, что даже малоопытные приезжие ориентируются в нем легко и быстро. Коренному же ленинградцу в любом другом городе поначалу не хватает именно ленинградского порядка, строгой и мудрой четкости его как бы проложенных в будущее проспектов — самых первых в России, его каналов, мостов, его силуэтов, прекрасных под солнцем и под луною, в тумане и в дожде.

Поразительнее всего в нем — сочетание двух противоположных, казалось бы, начал: широкий простор для разгула морских ветров, невских вод, северных морозов, и одновременно — строгая, дисциплинирующая сила удивительно гордой архитектуры, рожденной для обуздания природных стихий. Единый