не возражает против нахождения в Северной Маньчжурии в течение одного-двух месяцев небольшого числа офицеров разведки для приведения в порядок дел, связанных с эвакуацией ЯВМ584.

Ухватившись за эту соломинку, армия подготовила проект организации сети ЯВМ на советском Дальнем Востоке и в Северной Маньчжурии, который предусматривал размещение трех офицеров разведки в Харбине и по одному офицеру во Владивостоке, Хэйхэ и Маньчжоули. Харбинской миссии отводилась роль головного разведывательного органа по сбору военной информации о ДВР585.

13 сентября министр иностранных дел направил военному министру официальный ответ, в котором подтвердил позицию МИД о неприемлемости нахождения ЯВМ в Северной Маньчжурии, но предложил армии командировать военных резидентов в японские дипломатические миссии в Харбин и Ханькоу586.

За нежеланием МИД согласиться на размещение разведывательных органов в Северной Маньчжурии скрывались опасения дипломатов по поводу вмешательства армии в материковую политику подобно тому, как это происходило во время «сибирской экспедиции». Поэтому 23 сентября начальник Бюро военных дел военного министерства генерал-майор Хата Эйтаро заверил руководителя Азиатского бюро МИД Ходзава в том, что командируемые в Китай офицеры будут заниматься исключительно военной разведкой587.

Хотя МИД продолжал бойкотировать развертывание разведорганов в Северной Маньчжурии (в его циркуляре от 23 октября 1922 г., в частности, отмечалось, что в случае «настойчивых требований армии придется пойти на временную меру и согласиться на размещение одного военного резидента в звании майора или рангом ниже в Харбине для сбора разведывательной информации о военной ситуации в России»588), 6 ноября 1922 г. заместитель военного министра направил начальнику штаба Квантунской армии циркуляр, в котором предписывал ему до конца месяца реорганизовать сеть ЯВМ в Северной Маньчжурии, сократив численность личного состава с 9 до 5 офицеров589.

Таким образом, после вывода ВЭА в октябре 1922 г. в Японию в Северной Маньчжурии остались миссии в Харбине, Хэйхэ и Маньчжоули, подчиненные Квантунской армии и ориентированные на сбор информации о Советском Союзе590. В то же время агентурный аппарат владивостокской и никольск-уссурийской миссий в полном составе был передан командованию Корейской армии, образовавшей на их базе легальную резидентуру во Владивостоке.

Резюмируя вышеизложенное, можно констатировать, что после высадки экспедиционного контингента летом 1918 г. военная разведка Японии столкнулась с комплексом серьезных проблем, вызванных слабостью марионеточного правительства Д.Л. Хорвата, появлением альтернативного политического центра в Сибири и сепаратизмом казачьей верхушки, в первую очередь Г.М. Семенова. Используя финансовые рычаги и поставки оружия, разведывательные органы ВЭА сумели взять под контроль развитие политической ситуации на Дальнем Востоке и в Забайкалье, однако колчаковский переворот спровоцировал рост напряженности между Японией, США и Великобританией.

Благодаря давлению на А.В. Колчака и Г.М. Семенова через приставленных к ним советников, японская военная разведка на некоторое время стабилизировала обстановку на занятой территории, контролируя ее с помощью разветвленного агентурного аппарата из числа высших чиновников Омского правительства и колчаковской армии. Но рост краснопартизанского движения, поражение Белой армии на Восточном фронте, эвакуация из Приморья чехословацкого корпуса и американских войск заставили военную разведку Японии переориентироваться в 1920 г. на поиск путей сохранения легитимного статуса пребывания императорских войск в России.

В связи с образованием Дальневосточной республики миссии в Чите, Благовещенске и Хабаровске превратились из чисто разведывательных органов в дипломатические представительства Японской империи, через которые велись переговоры об условиях пребывания и сроках вывода ВЭА из Приморья и Приамурья. Деятельность миссий блокировалась ГПО, однако, несмотря на перебои со связью и утрату ряда агентурных позиций, ЯВМ в 1920–1922 гг. подробно информировали Токио о военно-политической обстановке на советской территории. В то же время японская военная разведка избегала открытого участия в противоборстве красного и белого лагерей, де-факто поддерживая в 1921 г. группировки Г.М. Семенова, Р.Ф. Унгерна и меркуловское правительство.

После вывода Владивостокской армии с советского Дальнего Востока осенью 1922 г. созданные там японцами агентурные позиции послужили основой для развертывания разведывательной деятельности против СССР в 1922–1945 гг.

Глава 4

Военная разведка Японии против Советской России: периферия и запад § 1. От Сеула до Николаевска: плоды «миротворчества» (1918–1925)

Значение Кореи и Северного Сахалина для Японии в период «сибирской экспедиции» определялось наличием там крупных очагов антияпонского сопротивления, дестабилизировавших обстановку в тыловых районах Владивостокской экспедиционной армии. Поэтому деятельность органов военной разведки на данных территориях целиком подчинялась задачам выявления и ликвидации повстанческих организаций, установлению связей корейских революционеров и сахалинских партизан с правительством ДВР, а также созданию агентурного аппарата для работы в освобожденных советских районах после ухода оттуда императорских войск.

К моменту высадки японского контингента в Приморье Корейская армия («Тёсэн тюсацугун»), переименованная в июне 1918 г. из Корейской гарнизонной армии, представляла собой относительно небольшое по численности объединение в составе одной пехотной дивизии и отдельных частей. Такая ее организация сохранялась вплоть до 1919 г., когда прибыла вторая дивизия, поэтому при малочисленности штатов руководство разведывательными органами объединения осуществлял начальник штаба армии через старшего штабного офицера и 1–2 офицеров штаба. Непосредственно агентурной и топографической разведкой занимались прикомандированные к армейскому управлению 2–4 офицера, а также 1–2 военных переводчика, допущенные к работе с агентурой. На уровне соединений разведку в интересах Корейской армии вели штабы подчиненных ей пехотных дивизий и органы военной жандармерии.

Основу агентурного аппарата объединения составляли проживавшие в приграничных с Россией районах Кореи и Китая и на территории Приамурского края корейцы, китайцы и японские мигранты, деятельностью которых в 1918 г. руководили резиденты Хаята Гиити, Такэсита Тэйдзиро, Ямагути Куро, Осака Ивао, Уцуми Юитиро, Янаги Фукури, Андо Дзё-гэн (Лунцзин), Ногути Бунроку (Никольск-Уссурийский), Сабаку Ёсио (Никольск-Уссурийский), Мацухара Мидори (Никольск-Уссурийский), Ёкоти Синка (Нингута) и Цуда Дзё (Хуньчунь). Прикрытие для них варьировалось в зависимости от личных качеств и рода занятий агентов: если Ногути занимался торговлей овцами, то Цуда работал газетным репортером591. С армейской разведкой также сотрудничали чиновники японских дипмиссий в Маньчжурии, включая работников генерального консульства в Харбине592.

Необходимо отметить, что участие разведывательных органов Корейской армии в обеспечении и реализации планов японского правительства по отправке войск на советский Дальний Восток обошлось императорской казне в 25 000 иен золотом, потраченных объединением в октябре 1917 – сентябре 1918 г. по статье «Расходы на агентуру», что было фактически ниже среднегодовых трат армии на ведение агентурной разведки, так как только в 1914 г. объединение израсходовало на содержание разведывательного аппарата порядка 35 000 иен золотом, что свидетельствовало о высокой степени мобилизационной готовности органов военной разведки на данном направлении593. При