отморозишь, — предупредил Леонид.

Сашка не ответил.

Они как могли замаскировали свои следы и пробирались к дыре, чтобы вылезти на дорогу, когда на крыльце Лидиного дома послышалась отрывистая команда. Ребята насторожились.

— Тащат что-то, — сказал Сашка. Они разгребли снег и стали, наблюдать. Четверо солдат, ругаясь и мешая друг другу, проталкивали что-то громоздкое в узкую дверь крыльца. За их спинами ничего нельзя было разглядеть. Но вот с треском вылетела дверь… и у Сашки глаза полезли из орбит. Он как-то странно засопел, и треснула доска, в которую он упирался головой.

Фашисты тащили кровать с телом Лиды. Один из них наступил на край простыни, и все захохотали, когда обнажились ноги девушки. Мелькнула белая подушка, задрались железные ножки кровати, и все пропало в огне и поднявшейся туче искр. Сашка заскрежетал зубами, изогнулся, как вьюн, и вдруг, завыв диким голосом, кинулся раскапывать винтовку. Леонид видел, как, недоуменно оглядываясь, остановились солдаты. Тогда он схватил Сашку за плечи, толкнул в снег и навалился животом ему на лицо.

Глава четырнадцатая

Ночь была заполнена многоголосым шумом. Надсадно трубили громоздкие машины, скрипели колеса фургонов, ржали лошади, исходя кровавой пеной, хрипели простуженные голоса, а над всем этим злорадно завывал ветер, крутя по дорогам колючую поземку. По обочинам за несколько минут наметало сугробы у еще не остывших трупов лошадей; они валялись вперемежку с машинами, пушками и разным военным снаряжением, на которое не обращают внимания во время отступления.

Сашка, худой и нервный, не замечал, что творится вокруг. Пробираясь к колодцу за водой, он поминутно оглядывался и вздрагивал при каждом звуке. Его преследовало странное и непонятное чувство. Это было мучительное ежеминутное, с напряженным стуком крови в висках, ожидание чего-то необыкновенного.

Но ничего не происходило. Все было так, как было. Тускнел зимний день, к ночи разыгрывалась метель, а Сашка глухим переулком пробирался в угол больничного сада и садился на горелый пень, занесенный снегом. Рядом возвышался могильный холмик. Сашка бросал в снег шапку, и ледяной ветер студил его голову…

И все же морозным декабрьским днем произошло событие, которое многое переменило в Сашкиной судьбе.

Началась вторая половина декабря. Кто-то пустил слух, что наши придут на Николу — престольный праздник в Иванове. В тесном домишке у бабки Агафьи собрались богомольные старухи со всей деревни. Небольшие окна плотно завешены. В комнате жарко натоплено, душно, пахнет ладаном. В углу робко мигает зеленая лампадка. Тишина. Слышится лишь глухой шепот да шелест перебираемых четок. Все усердно молятся. Низко и часто кланяются, с серьезными лицами, со слезами на глазах просят Николу-угодника освободить от страшного фашистского супостата.

Снаружи в закрытые ставни трется назойливый ветер, пенными снежными всплесками летит на другой конец улицы, глухо стучит ледяной крупой по мерзлому брезенту машин. Машины стоят возле последнего дома. В кузовах зажигательные снаряды. Они предназначены для уничтожения деревни. Близится рассвет. Поджигателям пора начинать, но остывшие машины не хотят заводиться. Окоченевшие шоферы и тощий офицер с посиневшим лицом сгрудились перед жарко топящейся печью, поочередно суют в открытую дверцу затвердевшие носки сапог, шмыгают покрасневшими носами. Кажется, никакая сила не выгонит их на мороз.

Сзади машин мелькнула чья-то тень. Сашка остановился, прислушался. Где-то под Рузой отчетливо слышались очереди крупнокалиберных пулеметов. Сашка осторожно обошел машины. У первой впереди торчала заводная ручка. Он вынул ее без труда. У второй пришлось копаться в кабине. Звякнув, упал гаечный ключ.

— Тише ты, — шепнул Леонид, оглядываясь. Ребята замерли. Никого. Пошарив еще немного, Сашка вынул холодную ручку.

— На, держи.

Ребята спрятались за кузов, где не так дуло, огляделись и, прижимая к себе добычу, пропали в темноте.

— Посмотрим, как вы теперь уедете! — Ручки полетели далеко в сугроб. Постояв на дороге и послушав, как гремит за лесом и багровое зарево заливает небо, ребята побежали домой греться.

На рассвете поджигателей настигли конники Доватора. Где укрыться пешему на голом поле? Черный дым стлался над лесом, хмурилось зимнее небо, тускло и холодно, с коротким визгом сверкали клинки, и багровые пятна расплывались на истоптанном снегу.

Наступило утро николина дня.

Пригревшись на полатях, Сашка крепко уснул, во сне разговаривал и плакал и только в середине дня был разбужен шумом и громкими голосами. У печки хлопотала мать. Непривычно возбужденная, раскрасневшаяся от жара, она без умолку болтала, двигая огромными чугунами. Сашка понял, что, пока он спал, произошло что-то необычное. Накинув ватник, он выбежал на улицу и словно в другой мир попал. У каждого дома толпились веселые люди в родных серых шинелях. И Сашка заплакал от счастья.

У колодца возле колхозной конюшни казаки поили лошадей. Три танка стояли сзади школы, а в переулке поместилась походная кухня, и бойцы получали обед, подставляя начищенные котелки. Все это успел разглядеть Сашка, в какие-нибудь полчаса обежавший полдеревни. Он бессознательно улыбался каждому, кто ему встречался, в груди сделалось легко, все пережитое отодвинулось на задний план.

Около сельсовета ему встретился здоровенный казак в черной, как у Чапаева, бурке, с клинком в исцарапанных ножнах. Загребая, как добрый иноходец, кривыми ногами, казак нес брезентовое ведро с овсом. Увидев улыбающегося Сашку, крикнул:

— Что, парень, живем? — и смешно подмигнул.

— Живем! — ответил Сашка и сам удивился, как звонко прозвучал его голос. Здесь же он встретился с Леонидом Дунаевым и Вовкой Фирсовым. У Вовки радостно светились глаза, ему не стоялось на месте, тогда как Леонид был сосредоточен и хмур. Поздоровавшись, он сказал с озабоченным видом:

— Липатыча сейчас видели. Ходит по домам, где разместились командиры.

— Пьяный малость, — вставил Вовка.

Леонид продолжал:

— Орет, что он первая жертва оккупантов. Сапоги немецкие показывает. Сначала чинил их, а теперь опять заплатки оторвал.

— Что будем делать? — наконец спросил Сашка.

— У нас в доме полковник остановился, надо ему сказать, — посоветовал Вовка.

Ребята согласились. По дороге Леонид вытащил из-за пазухи парабеллум и передал его Сашке.

— Вот, около дома нашел после пожара, на том месте, где толстомясый валялся.

Сашка взял пистолет, повертел в руках и сунул себе в карман.

Ребята прошли еще несколько шагов и увидели, как артиллеристы стаскивают брезент с больших машин, стоящих на поляне сзади колхозного клуба. Они уже знали, что это знаменитые «катюши», и остановились посмотреть. Им пришлось долго лежать в снегу и ждать, прежде чем «катюши» начали «играть».

В деревне случилось нечто невообразимое. Оторвались и разбежались лошади, попрятались люди, даже видавшие виды бойцы, как зачарованные, смотрели на огненные снаряды, уносившиеся за лес в дымное небо. Вскоре с той стороны послышались тяжелые длинные раскаты.