Шрифт:
Закладка:
Я смотрю на Дусю и думаю: не может быть, чтобы любовь, семья были против правильности в человеке? Зачем такая семья и такая любовь, если они требуют от человека не того, чего он хочет? Мне казалось, что Дуся все это сделала против своей воли. Какая-то загадочная сила толкала ее, и она никак не могла устоять.
— Как там у тебя в ЖЭКе? — спрашиваю я, чтобы не молчать и не думать больше о том, что для меня еще непонятно и недоступно. И лучше бы я не спрашивала Дусю о ее ЖЭКе, лучше бы не видела, какое довольное лицо делается у нее.
— Им такие мастера и не снились. У них пьянчужки да халтурщики, — говорит она. — Ну, твердую зарплату мне положили. А потом приработок… Нарасхват! Я уж на неделю вперед все расписала. Ты знаешь, что меня окончательно окрутило: пьянчужки-халтурщики. Ходят, вымогают, а сами ни черташеньки не умеют. Пачкуны! Ну, думаю, я вам покажу, как халтуру разводить.
— Хороший ты громоотвод нашла, Дуся, душеспасительный. Просто прелесть, как благородно. А честно ли, Дуся?
— Честно ли? Что я, на большую дорогу пошла? Воровать? Грабить? Или я для кого делаю? Не для таких же граждан, как мы?
— Перестань!
— А ты не командуй. Ишь привыкла командовать-то.
— Перестану… Ладно… Ну, пока!
Дуся бросается мне навстречу, но я схожу с досок и направляюсь к дверям, со злорадством чувствуя, как туфли прилипают к недавно покрашенным половицам.
9
Сергей Молоков останавливает меня в подъезде.
— Куда ты? Летишь — ног под собой не чуешь.
— Не чую, это верно, — говорю я и сообщаю, что вызывает Горев, начальник нашего управления, и что я очень спешу.
— Волнуешься?
— Да! Зря вызывать не станет, задаст головомойку.
— Я бы на твоем месте сам к нему напросился.
— Зачем?
Сергей идет рядом и говорит, что бригадиру надо смотреть вперед. Общестроительный трест начинает работать по бригадному подряду, а почему молчим мы, отделочники? Вот и высказала бы готовность попробовать.
— Да что там особенного? Я читала про бригадный подряд, — отвечаю я Сергею. — Очередной шум. В движении за коммунистический труд все это есть.
— Ничего ты не поняла, Рита, эх! А я считал тебя сообразительной. — Сергей машет рукой.
— Значит, ошибся.
— Не злись! Бригадный подряд — он ведь как влияет на человека? С одной стороны морально: такое доверие бригаде. Тысячи рублей в ее распоряжении: хозяйствуй! Вот тут истинно человек управляет производством. Понимаешь? Не на словах.
— Ну?
— А другая сторона: материальная. Сэкономим деньги, материалы, время — получай копейку. За хорошее качество опять же копейка.
— Копейка! А совесть как же?
— Совесть? Ее никто не отбирает. Бессовестному сейчас в самый раз. Норкин все равно выведет, умереть не даст, за счет всех нас. А при подряде никто не позволит в твой карман лезть.
— Откуда ты это знаешь?
— В роте у нас школа строителей действовала. Готовились к гражданке.
— Подишь ты!
— А главное — взаимная ответственность. Бригады и треста. Трест — заказчик, бригада — подрядчик. Помнишь, я тебе говорил? Не выполнил взаимные обязательства по договору — отвечай тот и другой. И не перед кем-то, а друг перед другом. Здорово?
— Здорово! — соглашаюсь я. И на самом деле здорово. Если бы Норкин отвечал рублем за снабжение бригады, он не забывал вовремя заказать краску. А теперь как угодно может нервы трепать. И все же что-то во мне противилось этому бригадному подряду. Все измерять копейкой! А как быть с любовью к своему делу, которая копейками не измеряется?.. Как быть с душой, совестью?..
— Это не для нас, — говорю я Сергею, — а для тех, кто еще не сознательный.
Признаюсь, я как следует не думала тогда о бригадном подряде. Волновало другое: зачем вызывает Горев? Наверно, станет отчитывать за плохие дела в бригаде, за Дусю, которая погналась за длинным рублем.
Горев, сидя за столом, ни минуты не остается без дела. Один за другим к нему идут люди с какими-то бумагами. Одни он подписывает, едва взглянув, другие долго читает и, возвращая, говорит: «Не пойдет». Третьи откладывает: «Жди!» По телефону отвечает деловито и кратко. Я сижу на стуле у дверей и жду, когда он обратит на меня внимание. Но он даже не глядит в мою сторону, будто вовсе забыл про меня. Но вот в кабинет входит парторг управления Вотинцев. Лобастый, приземистый мужчина лет сорока пяти, останавливается напротив меня, здоровается, спрашивает Горева:
— Не беседовали еще?
— Нет, — отвечает Горев и выходит из-за стола. — Поближе, Рита, поближе.
Я сажусь на стул у его стола. Вотинцев садится на подоконник, загораживая окно.
— Дело такое, — говорит Вотинцев. — Есть решение горкома… Готовится второй слет ударников Подгорска. Придется тебе, Маргарита, сказать слово. От всех нас, отделочников. Честь вам большая, а ответственность еще больше. А сказать есть о чем.
— Она у нас боевая, — хвалит меня Горев. — Ну как?
Полная неожиданность! Значит, они ничего не знают про нашу бригаду? Про Дусю не знают? Про Норкина, от которого нет житья? И я молчу. Вроде бы раздумываю. А мне не о чем думать. Я сразу решила: никаких речей! И на слете мне стыдно появиться. Так неуютно у нас в бригаде после ухода Дуси. Отвечаю:
— Не буду я выступать.
— Почему? — Горев удивленно глядит на меня, а Вотинцев спрыгивает с подоконника.
— Не хочу.
— Трудно в бригаде? — пробует угадать Горев и угадывает.
Я вижу, как он вдруг посерьезнел, и поняла, что в эту минуту мои тревоги стали его тревогами. С Норкиным у меня никогда не было так. С Норкиным я почему-то все время настороже. Не понимаю, откуда у меня такая к нему подозрительность?
— Разваливается наша бригада. О чем же мне говорить на слете? — вырываются у меня слова, похожие на жалобу. Не хотела жаловаться, но получается само собой.
Парторг подходит ко мне, садится на стул напротив.
— Шутишь, Маргарита?
— Какие шутки!..
Я рассказываю о Дусе, о том, как отнесся к этому чрезвычайному случаю Норкин. «Все нормально. Дуся умница, понимает жизнь. Взрослому не пристало шутки шутить»…
— Так и сказал? — удивляется Горев.
— Да он никогда не стесняется.
— Это верно. Брякнет так брякнет, — подтверждает парторг и неловко смеется. — А ты, Маргарита, об этом и расскажи на слете. О Дусе, о Норкине. Какие есть трудности в движении коммунистических
