(Отступление 2: Я ни в коей мере не специалист по монтажу [впрочем, если вы настаиваете, что меня можно считать «Карен, которая знает все о хорроре и поп-культуре», я не против такого звания!], но вполне очевидно, что сцена на кухне склеена крайне топорно из отдельных кадров и что разговор Джона и Сары был разбит на маленькие кусочки, которые сильно перетасовали.)

Мы просматриваем интервью с действующими лицами, но не узнаем из них ничего нового или запоминающегося. Выделяется одно интервью с Сарой, да и то только потому, что она в нем выглядит совершенно измученной. Круги под ее глазами напоминают лиловые чайные пакетики.

Наконец, нас проводят в пустую спальню Марджори, где нам показывают, в какой кошмар ее умудрились превратить кинематографисты: белое покрывало на письменном столе, статуэтки, канделябры, гигантский оловянный крест, ремни на постели. В кадр попадает член съемочной команды с цифровым термометром в руках. Он подносит термометр к камере. На нем высвечиваются большие зеленые цифры «15». Парень замечает, что температура в комнате упала градусов на восемь с момента, как они вошли. Он явно нервничает. Нас убеждают, что зло пошалило с отоплением.

Итак, ребятки. После многочисленных постов и десятков тысяч слов от премудрой Карен мы наконец-то добрались до кульминации: Марджори входит в спальню, вот-вот начнется обряд экзорцизма. Продолжая делать ставку на разумно приглушенную стилистику, избранную для финального эпизода, «Одержимая» не мучает нас бесконечными фальстартами или реконструкциями реконструкций, равно как и церковными хоралами и скрипучим струнным минором в качестве аккомпанемента. Марджори просто заходит к себе к комнату во главе странно напоминающей свадебную процессию колонны, состоявшей из ее семьи и двух священников.

Хотя меня и подмывает разобрать экзорцизм от первого до последнего кадра, я воздержусь. А то придется возиться с видеоматериалом продолжительностью 32 минуты и 16 секунд. Да, я могла бы написать целую книгу по этим 32+ минутам, но не буду, по крайней мере, я не собираюсь вываливать здесь все свои изыскания. Я уделю внимание только отдельным ярким моментам, которые заядлые читатели моего блога, может быть, не заметили (или, наоборот, заметили). Этот эпизод я пересмотрела уже раз сорок, так что знаю досконально каждый момент.

– После краткой перепалки с отцом Уондерли мать семейства Барретт привязывает собственную дочь к кровати под присмотром всех собравшихся в комнате. Сцена, мягко говоря, неловкая и странная, если не сказать психопатическая по целому ряду факторов. ПОДОЖДИТЕ МИНУТКУ!!! Пересмотрите сцену внимательно. Валяйте, смотрите, я подожду. (*Карен топает ножкой*) Вы снова с нами? ОТЛИЧНО! Мы наблюдаем все время только спину мамы Барретт, которая предположительно затягивает ремни на запястьях и лодыжках Марджори. Веселенькое времяпровождение выбирает эта семейка (не забудьте про стоп-слово)! Но я хочу обратить внимание на старую как мир и очевидную до боли уловку, известную по выступлениям фокусников: встать спиной к зрителям/камере, чтобы мы, будучи легкими на веру простофилями, поняли из контекста, что Марджори приковали к постели. Уловка срабатывает (почти) в силу своей неприкрытой очевидности. Мы видим крупными планами всю остальную комнату в сцене экзорцизма, но камера никогда не фокусируется на закованных руках и ногах Марджори. Целых 27 минут проходит, прежде чем окровавленная Марджори поднимается с постели. К тому моменту ремни куда-то магическим образом испарились, а у нас голова вертится вокруг оси (чувствуете намек?) от сцены «слопай священника». Мы паникуем: Ой, мама же ее привязала в самом начале и БОЖЕ МОЙ, ДЬЯВОЛ ЕЕ ОСВОБОДИЛ!!!!! Предположу, что некоторые из нас даже преисполнены ложной уверенности, что Сара в самом деле затянула ремни на Марджори. Я была как вы когда-то. Уверенные в том, что нас легко сбить с толку всем остальным бредом, телевизионщики остроумно дали нам самим додумать детали. Все бы сработало, если бы не эти назойливые детишки[59]. Но мы оказались слишком умными! Ну, в это хочется верить. В любом случае, то, что мы фиксируем на подсознательном уровне или по первому впечатлению, представлено прямо на видео: Сара Барретт вообще не привязывала свою дочь. Она только прикинулась, что затягивает ремни, а Марджори ей подыграла.

Принято? Прекрасно. Но зачем Саре Барретт нужно все это? Что значат ее действия?

Возможно, Барретты просто отказались приковывать свою распластанную четырнадцатилетнюю дочь к кровати, и вся показанная операция с ремнями была сымпровизирована в силу необходимости. Нельзя исключать и вариант, что шоу превысило бюджет на спецэффекты и/или продюсеры были обеспокоены, что ремни будут выглядеть явно непристегнутыми или порванными. Это вполне вероятно, особенно учитывая сомнительные качества иных спецэффектов, использовавшихся в комнате (к этому вернемся чуть позже). А может быть Сара действовала в одиночку и решила соскочить с проекта! Впрочем, откровенно говоря, мне без разницы на практические аспекты (не)завязывания ремней. Меня больше интересует, как эта сцена раскрывает Сару как персонажа. Если мы исходим из предпосылки, что все в шоу – вымысел, то мы вполне можем рассматривать обман с ремнями с точки зрения развития – а это существенно – личности Сары. Какой поворот! Сара изображает, что затягивает ремни на дочери, чтобы Марджори потом могла вырваться! И вот это Охрененно Важно! Предыдущие пять эпизодов шоу изо всех сил демонстрировало, что Сара – пассивная неверующая, преисполненная лишь сарказма, женщина, которая подчинялась воле и решениям своего мужа, пила вино и угрюмо ходила из угла в угол. Что бы ни намеревались представить сценаристы, сцена с имитацией завязывания уз – окрашенное меланхолией искупление Сары. Меланхолия возникает, поскольку мы понимаем, что уже слишком поздно как-то помочь ее душевнобольной дочери. Уставшая от кабалы в ее собственном доме, вечных указаний мужчин, Сара наконец-то протестует и помогает дочери совершить бегство, пусть мимолетное и трагическое.

– Радуясь, что в Саре проснулся характер, мы фейспалмим, когда нам в очередной раз демонстрируются познания Марджори в отношении обряда как очевидные свидетельства ее одержимости. Это один из аспектов предельного шовинизма шоу: не просто исключается возможность, что какая-то девчонка может обладать знаниями патриархов (например, знанием христианских молитв и священных книг, канонических литературных произведений, которые, естественно, написаны мужчинами для мужчин), нас убеждают бояться того, что она получила доступ к этим сведениям. Нас регулярно дубасят по башке дубиной христианской темы запретного знания. Да-да, именно дубиной. Кажется, Марджори даже скучно оглашать заезженный бред мужчин текст молитв.

– Шовинизм проявляется столь очевидно и систематически, что становится неинтересно. Нам остается только обратиться к готам-первопроходцам (*Карен нацепляет на себя все черное и ставит старые альбомы Моррисси*)!

Как и многие лучшие персонажи готических романов, Марджори – заведомо обреченная героиня, в образе которой отражаются основные темы сюжета телешоу. Действительно ли Марджори впадает в безумие (на жаргоне готического романа!)? Или ею руководят сверхъестественные силы? Марджори – персонаж на грани миров. Она представлена и как человек, и как звероподобный демон, и как героиня, и как злодейка. В ней кроется опасность (табуированное, запрещенное знание, к которому она каким-то образом получила доступ, а равно и ее перевоплощение в источник наших страхов прямо у нас на глазах), которая одновременно пугает и завораживает.