Шрифт:
Закладка:
– Вот если скажешь, что богатые тоже плачут, сразу встаю и ухожу! – предупредила Галина. – А Бурана потом заберу! Надоели уже твои ухмылочки!
– Эй, ребята-ребята! – забеспокоился Вафля. – Ну что вы все время ссоритесь? Ну хорошо так сидим, чай пьем…
– Расскажи, как все прошло там, у Стейница, – попросил Игорь, – если можно, конечно…
– Да какие там секреты! – вздохнула Галя. – Прошло-то все хорошо, но вот потом…
И она рассказала, что мерзавец Груздев, оказывается, занял кучу денег под акции банка и теперь бывший компаньон ее отца, между делом ставший конкурентом, требует уплаты огромного долга. И выплатить этот долг не удастся, так что придется отдать ему банк. И дом продать, и вообще все имущество.
– Так что можете меня поздравить, – закончила она, – я – нищая и бездомная. Вот так наследница! Позволила все на ветер пустить! Отец на меня надеялся…
– Ты не виновата, – тут же возмутился Вафля, – просто слишком много всего навалилось! Видано ли дело – на девчонку такое повесить! Этот Груздев – самый настоящий злодей!
– Все из-за денег, – заметил Игорь.
Галя промолчала. Сумеет ли она объяснить, что больше всего ее огорчает не потеря денег, а то, что она не смогла продолжить дело отца! Он-то в нее верил…
Они засиделись допоздна, и спала она на жесткой кушетке в той самой комнате, где провела до этого без малого две недели. Буран устроился рядом на полу и будил ее рыканьем во сне.
На следующий день, ровно в десять, Галина подъехала к торговому центру, в котором находилась багетная мастерская. Саму мастерскую она нашла не без труда – она занимала небольшое помещение между магазином итальянской сантехники и салоном по изготовлению портьер и занавесок.
Внутри, среди стендов с образцами багета и готовых картин, сидела полная, коротко стриженная женщина в вязаной кофте и читала детектив в яркой обложке. Взглянув на квитанцию, она вздохнула:
– Что же вы так долго не приходили? Ваша работа уже давно готова!
– У меня были сложные обстоятельства, – неохотно проговорила Галина. – Я заплачу сколько нужно за хранение.
– Ничего не нужно, – отмахнулась женщина и отправилась в дальний угол помещения, где были стопкой составлены возле стенки готовые работы. – Где-то она тут должна быть… – бормотала женщина, переставляя картины. – Это не она… и это не она… ага, вот она, кажется…
Она сверила номер на квитанции с ярлычком на раме и принесла Галине завернутую в пленку картину.
– Будете смотреть?
Галина разрывалась между желанием увидеть, что же оставил ей отец, и страхом.
В конце концов, она решила потерпеть, не разворачивая, взяла картину под мышку и отправилась к своей машине.
Только дома, в своей комнате, она размотала пленку и разглядела картину, которую оставил ей отец.
Это был темный холст в позолоченной резной раме, на котором был изображен курносый подросток в пудреном парике и голубом камзоле с серебряной отделкой. На камзоле красовался старинный орден, усыпанный бриллиантами.
Лицо подростка показалось Гале знакомым.
Чтобы проверить свою догадку, она взяла с полки альбом русской портретной живописи и через несколько минут нашла в нем портрет этого же подростка. Как она и думала, это был сын несчастного, недолго правившего царя Петра Третьего и Екатерины Второй, наследник престола, будущий император всероссийский Павел Первый.
– Это, конечно, очень мило, – проговорила вслух Галина, разглядывая картину. – Однако не знаю, как эта картина поможет мне решить все мои проблемы… вряд ли она настолько дорогая, чтобы заплатить долги, которые сделал мерзавец Груздев…
Мысль эта терзала ее остатки субботнего дня и все воскресенье. В понедельник закончился аудит, и ей дали краткий предварительный отчет о делах банка.
Дела и правда были плохи. По всему получалось, что Стейниц был прав и что заплатить долги Фортинскому никак не получится. Банк был обречен. Галина по совету Альберта Францевича попросила только об отсрочке. Фортинский говорил с ней не очень любезно, от личной встречи отказался, сославшись на неотложные дела. Все ясно – ее в грош не ставит, не считает деловой женщиной и ровней себе. Однако из уважения к памяти ее отца, как подчеркнул Фортинский, он согласен подождать с взысканием долгов. Но недолго, максимум две недели.
Дома Галина еще раз перечитала письмо отца и долго разглядывала картину. Так, на первый взгляд ничего особенного, портрет давно умершего мальчика. Ах да, его же убили! Ну да, он был сумасшедший, его убили его же придворные. Заговор и все такое. Табакеркой в висок. Что-то такое рассказывала в школе учительница.
Но ей-то, Галине, какая с этой картины польза? А отец пишет – она поможет. Ну ладно, обратимся к специалисту, может быть, картина и правда очень ценная.
Она взялась уже за телефон, чтобы позвонить Стейницу, но тут же остановилась. Ведь есть же Игорь! Он искусствовед и реставратор, он точно определит, в чем дело с этой картиной. И сделает это тихо, без лишних разговоров. Галина поняла уже, что чем меньше шума, тем лучше. Не зря отец так скрывал эту картину, что-то в ней, несомненно, есть…
Она позвонила Игорю и, услышав его голос в трубке, почувствовала, что рада. Рада с ним поговорить и еще больше будет рада с ним увидеться, чтобы отдать картину. И потом можно будет встретиться, чтобы поговорить о картине, и потом… господи, разве сейчас время об этом думать?
Она взяла себя в руки и очень сдержанно попросила Игоря исследовать картину, которая случайно попала ей в руки. Отец ею очень дорожил, вот Галя и хочет узнать о ней побольше. Игорь согласился – быстро, но говорил таким же сухим голосом.
Игорь Венедиктов осторожно вытянул гвоздики, крепившие картину к раме, вынул холст на подрамнике из рамы и поставил его на мольберт.
Для начала он осмотрел портрет при ярком свете.
Он всегда, перед тем как начать исследование картины, приглядывался к ней, как бы знакомясь, старался вызвать в себе те чувства, которые она вызывала у создавшего ее художника и у современников, которые видели эту картину сразу после ее завершения. Он верил своей интуиции, верил, что почти всегда может по этому первому ощущению отличить подлинник от фальшивки, и обычно последующие технические проверки подтверждали первое впечатление.
Вот и сейчас он внимательно, пристально разглядывал портрет.
Портрет был хорош. Лицо изображенного на нем подростка было удивительно живым, со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. Надменный и вместе с тем трагический взгляд,
