Не быть ленивым.

Не роптать.

Не клеветать.

Полагать надежду на Бога.

Приписывать Богу то доброе, что найдешь в себе.

В зле всегда обвинять самого себя.

Помнить о судном дне.

Страшиться ада.

Всеми силами души стремиться к жизни вечной.

Всегда помнить о смерти.

Всегда следить за своими поступками.

Быть уверенным, что Бог видит нас везде.

Разбивать о Христа все недобрые мысли, как только они возникают в сердце.

И открывать их старцу, опытному в делах духовных.

Хранить уста от всякого злого слова.

Не любить многословия.

Не говорить праздных слов.

Не любить слишком часто и громко смеяться.

Охотно внимать духовному чтению.

Часто предаваться молитве.

Каждый день в молитве со слезами исповедовать Богу прошедшие прегрешения и впредь от них исправляться.

Не исполнять пожеланий плоти.

Ненавидеть свою волю. Во всем повиноваться наставлениям игумена, даже если — избави Бог — он противоречит себе делами, помня завет Господень: «Что они говорят, то делайте, по делам же их не поступайте».

Не стараться прослыть святым, прежде чем станешь им.

Каждый день исполнять жизнью заветы Господа.

Любить чистоту.

Избегать ненависти.

Не ревновать и не поддаваться зависти,

Не любить споров.

Избегать почестей.

Почитать старших.

Любить младших.

Молиться за врагов, в любви Христовой.

До захода солнца мириться с теми, с кем разделила нас распря.

Никогда не отчаиваться в милосердии Божием.

Таковы 72 предварительных лозунга из кодекса бенедиктинской святости. Едва ли десяток из них можно найти в повседневной средней нравственной практике.

* * *

Увлекаетесь ли вы тестами?

Отметьте красной точкой те пункты, которые вы выполняете систематически.

Если, по совести, вы насчитаете минимум пять красных точек, из вас может выйти превосходный депутат Христианско-Демократической партии.

При двадцати красных точках вы можете давать хорошие советы; при 36 — обычная нравственность для вас уже только далекое воспоминание: вы начинаете не слишком морщась вращаться в высших сферах любви. Но если вы достигнете 72-х красных точек, то святой Бенедикт просто скажет, что можно надеяться когда-то сделать из вас сколько-то духовного человека. Прибавьте к этому списку элементарных предписаний восемь часов ежедневной общей или келейной молитвы, восемь часов работы на полях (как трапписты), в библиотеке или в мастерской (как бенедиктинцы) и у вас будет представление о том, что называется «созерцательной жизнью». Для праздности нет ни часа, слабости лучше поискать другое убежище, а эгоизму там — Боже мой! — не по себе, и это наименьшее, что можно сказать.

* * *

Но противоположный тест столь же показателен. Можно отметить синим карандашом те заповеди святого Бенедикта, которые современное воспитание, ходячая мораль, наконец обычай, считают устаревшими, безосновательными, абсурдными или невозможными.

Обратная проверка дает поразительные результаты. Умеренный христианин констатирует, что половина его христианства списана в расход, а вместо нее мало-помалу установилась полурелигия или своего рода самодеятельная антирелигия, принципы которой никто и никогда не определял.

Перед скудным итогом красных точек он только что удивлялся, что бредет так далеко от совершенства. Перед синими точками он обнаружит, что совершенство не только недостижимо, но что, по правде говоря, он его вовсе и не желает.

Глава V

Солемское аббатство молится

Для того, чтобы электрифицировать какой-то район, начинают с постройки плотины. Монастырь с его оградой — тоже плотина: как вода в искусственном водоеме, внешняя жизнь скапливается за его стенами, которые позволяют просачиваться тому, что необходимо для питания разумной производительности. Монастырь превращает в молитву и возвращает миру в виде духовного света то, что получает от него двигательной силой.

Электроцентраль называется также «станцией»: электричество приходит быстро, но не вырабатывается на бегу; также и духовная энергия.

Так, плечо к плечу с белым духовенством, «монахи-просветители» святого Бенедикта с их бесчисленными созерцательными «станциями», «Днепрогэсом» которых было знаменитое аббатство Клюни, электрифицировали — простите: христианизировали — Европу. Сейчас мы плохо представляем себе объем этого чуда.

Кто расплачивается с долгами — богатеет. Полезно было бы подсчитать, чем старушка Европа находится в долгу перед своими бенедиктинскими монахами, начиная с многочисленных и разнообразных материальных благ? В книге «Монахи Запада» Монталамбер перечисляет: умение акклиматизировать экзотические фрукты и повышать урожайность семян, умение разводить пчел, приготовлять пиво из хмеля, открытие искусственного оплодотворения рыб и создание пармезанских сыроваренных заводов. Их заслуга — разведение виноградников на холмах Бургундии и в долине Рейна; наши крестьяне и скотоводы обязаны им множеством профессиональных открытий. Средневековый монастырь это «экономическая держава, очаг благотворительности, социальный организм…» Щедрость монастырей была сказочной. Аббатство Клюни содержало ежегодно семнадцать тысяч бедняков. Каждый монастырь, в соответствии со своими возможностями, брал на себя регулярное оказание помощи: «милостыня каждый день»; «милостыня трижды в неделю»; «милостыня всем прохожим»; «общая милостыня по воскресеньям»; «подаяние всем, кто попросит».

К материальным благам история добавляет более возвышенные блага образования, правосудия и мира. Это учат в школе, где-то в шестом классе, но затем, по-видимому, это забывается, ибо вопрос о пользе монахов ставится без конца, как будто в их жизни труд не занимает столько же места, как в нашей, как будто ручной труд, считавшийся в античном мире рабским, был признан благородным начиная с Карла Маркса, а не с верстака праведного Иосифа, ремесла апостола Павла и Устава святого Бенедикта.

Известно также, что монахи добросовестно передали нам греческое и латинское просвещение, которое прошло через Средние Века, не сумев, видите ли, просветить ни одного ума; и они не подозревали, что мы будем благодарны им больше за сохранение пошлостей Овидия, чем за полученное через них христианство — детьми которого мы являемся.

Люди неблагодарны.

* * *

Правда, под тройным шефством, которое она составляет с Эволюцией и Прогрессом, История наша написана столь странно! Почитать ее — так и видится, что отважные гуманисты Возрождения, с риском для жизни, силой захватывали сокровища языческой словесности, зарытые и яростно защищаемые драконом обскурантизма, — тогда как им достаточно было нагнуться и подобрать обрывки Горация и Цицерона на каждой лужайке после пикника бакалавров средневековых университетов. Трудно объяснить себе, зачем монахи того времени надрывались над переписыванием текстов античного мира, если Средневековье относилось к ним, как то ему приписывается, с таким страхом, смешанным с отвращением. Нужды нет! Мы по-прежнему будем присуждать честь их открытия запоздалым пионерам Возрождения, согласно учебникам истории, приглашающим нас почтить их озябшие, остроносые фигуры в ночном колпаке — ибо эти отважные поборники просвещения были не слишком-то бравого вида; и неизвестно, отчего спины их были столь согнуты: от научного прилежания или от поклонов в приемных сильных мира сего. А