Шрифт:
Закладка:
– Как же так получается? – Сенька спрашивает. – Я думал, космическим кораблём всё время управлять надо, и рулить, и чтобы двигатели. Ну, как в видеоиграх…
– В ваших видеоиграх, – командир отвечает, – двигатели работают постоянно. Только вот нашей «Медведице» так ну совсем нельзя – это какой же запас горючего нужен, чтобы двигатели все 100 миллионов километров работали? Корабль летит по особой траектории – гомановской орбите – с неработающими двигателями, свободно, как брошенный камень. Отсюда и невесомость!
– То есть прямо так, с неработающими двигателями, все пять месяцев полёта? – говорю.
– Не совсем. Точно рассчитать орбиту с Венеры на Землю не получится даже у самого мощного в мире суперкомпьютера. Поэтому время от времени мы включаем двигатели и как бы поправляем орбиту, корректируем её, понимаете, ребята? В это время невесомость у нас прекращается, и могут даже сильные перегрузки быть, ну, почти как на старте. Так что имейте в виду: если я по громкой связи объявляю, что скоро корректировка орбиты, надо немедленно бросать все дела, отправляться в свою каюту, залезать в койки и пристёгиваться как можно крепче, ясно вам?
– Ясно! – дружно отвечаем мы с Сенькой.
Обсерватория на корабле – совсем маленькое помещение, тёмное и пустое – только кресло с пристяжными липучками и небольшой телескоп. И стеклянный купол, а за ним – тысячи звёзд. Как в рубке управления, только, наверное, ещё красивее. Мы с Сенькой часто сюда поднимаемся, просто садимся в кресло друг с другом рядом, пристёгиваемся и смотрим. А ещё я иногда сюда один прихожу, особенно если мне вдруг грустно и по маме с папой скучаю, по ребятам из группы, и хочется одному побыть и поплакать так, чтобы никто не видел. А ещё в обсерваторию частенько наведывается Андрей Львович, космонавигатор, он мне показывает, где какие звёзды и как называются, и какие созвездия, а ещё туманности и планеты в телескоп. И Землю тоже! Без телескопа она видна, как яркая-преяркая голубая звезда, самая яркая в небе, я рядом с ней совсем – жёлтая звездочка. Это Луна, оказывается. А в телескоп видно, что Земля – как пухленький такой шарик, а Луна – жёлтенький, поменьше. Андрей Львович так сказал:
– С каждым днём, ребята, Земля будет к нам всё ближе и ближе, а через пять месяцев станет такая огромная, что будет занимать полнеба! Очень это красивое зрелище.
А я подумал, что пять месяцев – это ужасно долго. Один месяц – это целые четыре недели, а пять месяцев это вообще в голове даже не помещается…
В медицинский отсек мы когда заглянули, то удивились очень. Потому что я думал, что в медицинском отсеке койки, ну как у нас на станции в госпитальном, где мама работает. А там никаких коек нет, зато разные приборы и тренажёры стоят прикреплённые – и на полу, и на потолке, и по стенам. И бегать, и прыгать, и педали крутить, и всё такое. Сенькин отец сказал:
– Мы с капитаном составим график, и вы у меня каждый день будете по часу здесь на тренажёрах заниматься, понятно, ребята? И я с вами тоже за компанию.
Я ничего против не имею, даже прикольно. Это же как на уроках физкультуры в школьном центре. А физкультура мне нравится. А Сенька спросил:
– Пап, а это прямо обязательно каждый день? А вдруг я не хочу, а лучше почитаю что-нибудь?
Анатолий Сергеевич объясняет:
– В невесомости, малыш, нашим мышцам очень легко. Силы тяжести нет, никакой нагрузки нет, хорошо, правда? Только вот это «хорошо» для организма совсем не хорошо – без нагрузок мышцы слабеют, причём очень быстро, а когда на Землю прилетим, ты настолько ослабнешь, что даже на ноги встать не сможешь, не то что ходить или бегать. Поэтому физкультура у нас будет каждый день обязательно, поняли?
Камбуз на корабле – это вроде бы кухня и столовая, но такие странные и ни на что не похожие, что я сперва даже засмеялся. Столов нет, стульев нет, ни одной чашки, ни одной кружки, ни ложек, ни вилок, ни тарелок. Когда мы первый раз на обед пришли (точнее, приплыли), Сенькин отец в стене открывает по очереди два небольших ящичка, и говорит:
– Это вот будет твоё обеденное место, Арсений, а это, Роман, твоё.
И протягивает нам каждому сразу по нескольку тонких шлангов.
– Это, – спрашиваю, – чего?
Дядя Толя терпеливо объясняет:
– Это, брат, такая еда в космосе, и питьё тоже! Вот это вот – синий шланг показывает – первое, вот это – показывает зелёный – второе, ну а что осталось, тут тебе и десерт, и компот! Смотри, как надо.
Себе тоже ящичек открывает, берёт такой шланг, суёт себе в рот и нажимает на кнопку. Я так тоже попробовал – в рот какой-то суп полился, тёплый, душистый и вкусный, кстати.
– А нормальных тарелок с ложками тут что, не бывает? – проглотил и снова спрашиваю. Сенькин отец отвечает:
– Привыкайте, друзья, к тому, что вы в невесомости, а тут нормального ничего не бывает, всё сплошь ненормальное. Если попробовать суп в обыкновенную тарелку здесь налить, как на Венере, то ничего у тебя не выйдет – он просто соберётся в гигантскую каплю и начнёт по всему кораблю плавать, как хочешь, так и лови! Кстати, раз уж такой разговор пошёл, запомните у меня – плеваться в корабле категорически нельзя!
– Плеваться везде нельзя, это некультурно и некрасиво! – Сенька назидательным тоном говорит.
– На станции или на Земле это просто некультурно, – терпеливо Анатолий Сергеевич объясняет, – а тут может быть ещё и опасно! Твой плевок никуда не упадёт, так и будет в воздухе летать, пока на что-нибудь не наткнётся. А если он на какую-нибудь приборную панель прилипнет? Даже не пытайтесь пробовать – накажу строго, оба поняли или ещё раз повторить? А если вдруг кого-то из вас вдруг затошнит, немедленно летите в санузел, там вытяжные трубы специальные для этого есть. И не только для этого…
В санузле Сенькин папа нам показал, как туалетными вытяжками пользоваться. Я ему сперва возмущённо сказал, что мне уже десять лет, а не два годика, и что я совсем не маленький, чтобы меня учить, как в туалет ходят. Тогда дядя Толя объяснил, что как мы дома привыкли, в космосе в туалет сходить невозможно. Потому что никаких унитазов нет, и из-за отсутствия веса снова «всё будет по коридорам плавать». Мы с Сенькой даже дружно захихикали, когда представили, как оно всё плавать будет в невесомости. Но дядя Толя сказал, что смешного тут ничего нет. А вытяжные трубы – они как пылесос работают, и всё-всё затягивают внутрь… А потом он показал нам душ – он выглядит, как толстый огромный пластиковый пакет. В него раздеваются и залезают, только лицо у тебя наружу торчит, а вода на тебя из дырочек со всех сторон сразу льётся, а потом её тут же обратно в трубу засасывает. Только в душ мы в этот раз не стали мыться залезать, Сенькин отец сказал, что ещё успеется.
В комнате связи мы каждый день бываем, потому что по маме с папой я всё равно скучаю, и с ними поговорить мне ну просто обязательно надо. Особенно с мамой. Отец всё время говорит, чтобы я Анатолий Сергеевича слушался, и капитана, и вообще всех взрослых, и чтобы учился старательно. А мама волнуется, хорошо ли нас тут кормят, и не заболел ли я, и не сильно ли мне грустно. А я сказал, что мы обязательно вернёмся на Венеру, и что я с Земли маме какой-нибудь самый лучший в мире подарок привезу. И с Поллексеевной мы тоже связывались и с ребятами в группе. Я когда на экране в первый раз нашу школьную комнату увидел и ребят за столами со стороны, меня как будто укололо что-то. Но я виду не подал, а наоборот улыбнулся и всем замахал рукой. И мы с Сенькой потом минут пятнадцать всем рассказывали, какое всё тут в космосе не такое, как на Венере, и удивительное.
В общем, почти всё у нас с Сенькой в корабле было хорошо. Кроме
