Шрифт:
Закладка:
И всё-таки он решился. Велел любимой женщине собирать вещи и однажды перевёз её к себе в Кружилин. Заселилась она с ним в качестве служанки. Хотя от кого ты что скроешь – через месяц у служанки живот уже появился: гляди-ка, чего себе выслужила!
Зажили незаконной семьёй, оскорбив тем самым – в патриархальном и строгом сословном мире – и купеческую честь, и казачьи устои.
Никто из старшего поколения Шолоховых и Моховых Александра Михайловича больше в домах своих не принимал. В любых визитах ему было отказано. Родовой шолоховский дом – крупнейший в станице Вёшенской – выкупил родной брат Марии Васильевны, двоюродный дед Михаила Шолохова – купец Мохов. Мария Васильевна теперь жила с братом. Там могли собираться все шолоховские дети со своими семьями – но не Александр.
И здесь мы понимаем, за что писатель Шолохов в известном смысле мстил Моховым, описывая их в ничтожном виде под собственной фамилией. Он не испытывал никакого пиетета ни к своей купеческой фамилии, ни к моховской зажиточной родне по одной элементарной причине: ни с ним, ни с его отцом, ни с его матерью никто и не роднился. А чужих, злых, спесивых людей – и жалеть нечего.
Братья общались с Шолоховым только втайне от матери. Если, сугубо по делам, кто-то из них наезжал в Кружилин, брюхатую экономку в упор не замечали. Скомканно простившись, братья отбывали, не прельщаясь застольем. Встретив Александра где-то за пределами хутора, свистящим шёпотом старший, пьяный брат Николай нашептывал: «Саша, ну как же? – она ж жила в своей Ясеновке и с барином, и бог знает с кем, – как ты можешь так?» – «Я тебя сейчас ударю, брат», – «Ну, Бог тебе судья. А в дом с нею не пущу к себе. Сам приезжай. С горничной – нет».
Кружилинский старожил Иван Матвеевич Чукарин рассказывал потом: «Ды чё там говорить, не пошла она жизня поначалу ни у Анастасии Даниловны, ни у Александра Михайловича. Чужая семья – потёмки…»
Иван Матвеевич всего дотошным краеведам не рассказывал – а ведь знал наверняка куда больше. Мог бы вспомнить, как вскоре после приезда экономки кружилинские соседи вперебой меж собой судили: Кузнецова Анастасия – она чьего ребёнка носит? Ясеновского барина, еланского атаманца или лавочника нашего Шолохова?
Помните, как в «Тихом Доне» Шолохов пишет про падшую Аксинью: «Будто кто отметину сделал на её лице, тавро выжег. Бабы при встрече с ней ехидно ощерялись, качали головами вслед…»
Мать! Её он описывал!
Вопрос о прототипах Григория Мелехова занимал многих, и к нему мы ещё вернёмся, а вот про Аксинью почему-то никогда серьёзного разговора не велось: чья же судьба взята была за основу её образа. В советском шолоховедении, тем более при жизни Шолохова, на такой разговор никто б и не решился. Но едва ли у нас есть необходимость это скрывать.
Одно лишь неясно: кто ж всё-таки решился расписать в подробностях подросшему Михаилу историю его матери? Не отец точно. Сама ли мать на такое пошла? Или по разговорам, по крупицам, по обмолвкам он собрал картину?
Есть в «Тихом Доне» один персонаж – старый конюх, живущий при Листницких и рассказывающий вернувшемуся с фронта Гришке Мелехову тяжёлую правду про загулявшую с молодым барином Аксинью.
Шолохов ведь тоже, когда вырастет, будет в ясеновской усадьбе частым гостем.
Не тот ли старый конюх ему всё и поведал?
* * *
Дом в Кружилине был самый обычный: мазанка, крылечко с тремя деревянными рассохшимися ступеньками, окошки за крашеными ставнями, крытая камышом крыша. Внутри простая обстановка. Две комнаты вверху и, полуподвальная, самая холодная летом, самая жаркая зимой комната на «низах». Все казаки в таких куренях жили издавна, и устройство жилищ почти не менялось столетиями.
Колодец с журавлём во дворе. Возле дома – крытая лавка с товаром, обращённая к улице. Если зайти – вдоль тёсаных стен полки с товаром. Одежда – мужская: шинели, папахи, полушубки, сапоги, шаровары, простые рубахи и рубахи с погонами. Женская: шали, косынки, платки. Ларцы с заколками, расчёсками, брошками. Ткани; кожа сыромятная и выделанная; посуда; утюги, самовары; упряжь, подковы и ухнали (гвозди). Хлеб ржаной и пшеничный, мука, икра, рыба, птица, говядина, баранина, телятина. Огурцы, дыни. Масло, сахар, кофе, спички, крахмал, папиросы, печенье, конфеты, бисквиты.
Годовой оборот в шолоховской лавке составлял 600 рублей в год, чистая прибыль в тот же срок – 60 рублей. Средняя зарплата в России составляла тогда 24 рубля, и на пять рублей в месяц Шолоховы разжиться точно не могли. Даже если поданные в соответствующие службы данные не вполне соответствовали реальной картине, говорить про хоть сколько-нибудь обеспеченную жизнь Шолоховых не приходится. При хорошем доходе с лавки Александр Михайлович не хватался бы то за одну, то за другую работу.
Причина слабого оборота была ещё и в том, что хуторяне Шолоховых чурались – как «стыдной» семьи – и отовариваться предпочитали в лавке купцов Обоймаковых.
Поначалу Анастасия пыталась торговать сама, но на неё смотрели так, что хоть не являйся на люди. Пожилой казак, заглянувший за товаром, мог плюнуть и сразу уйти, а иная казачка, разглядывая экономку во все глаза, с деланым сочувствием спрашивала шёпотом: а дале-то как будете жить? А законный муж-то чего? А, не серчай за спрос, соседка, дитя-то чьё?
Коллизия эта заставляет вспомнить ещё и сюжет «Анны Карениной» – только на донской почве. Как и Каренина с Вронским в петербургском обществе, Михаил и Анастасия никак не могли быть приняты хуторским миром. Разве что на хуторе ещё хуже, чем в городе, – здесь от соседских глаз не спрячешься, заборов и тех нет – плетни.
На хуторских праздниках вдвоём не появлялись они никогда.
Шолоховские родители были набожными; в хуторе стоял храм 1885 года постройки – но и туда ходили раздельно.
Анастасия мучилась и плакала от обиды на жизнь.
Александр тогда начал выпивать – запойно, тяжело.
И тем не менее именно их выбрал Бог для рождения небывалого ребёнка.
* * *
24 мая 1905 года, в день празднования памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, у живущих вне брака Александра Михайловича Шолохова и Анастасии Даниловны Кузнецовой родился сын.
Матери на тот момент было 35, отцу – 40.
Роды приняла кружилинская повитуха.
Мальчик родился
