Отец рассказывал, что Коган сбежал из дома еще неокрепшим мальчиком, воспитывался у староверов на севере, и однажды, когда он встретился с ним, тот уже твердо стоял на пути мечты: промышлял поиском небесных камней в отряде известного своей жестокостью каргхара — добытчика каргов, как называли охотников. Это случилось, когда Кабиан и беременная Нон искали безопасное пристанище для новой семьи. Отец не договаривал, скорее всего, что-то из той встречи запало ему в душу и осело тяжким грузом, оттого он и был уверен, что брат обязательно явится.

Но больше всего Ри страшило последнее обещание: отправиться в Ноксоло на поиски родственников матери. Не единожды луна Льяд обновит свой лик, прежде чем пеший человек доберется до Ноксоло, белого города, первого в Новых землях на пути староземельца, путешествующего к Гавани Гире́й.

Ри никогда дальше Атаранги не заходил, да и там бывал лишь раз во время глупой затеи с Майей. Мир вне родных стен Энфиса пугал: безумие там соседствовало с неверием в нити, охотники пили кровь своих жертв во время хеллизии, а небогляды вшивали в голову младенцам карги, чтобы те, когда вырастут, чуяли падение камня за день пути… И да, карги! — будь они прокляты! Невежественные эклиотики боготворили их, но каждый цнои знал: им карэг орʼвал! — никаких каргов! Они ослабляют нити сущих и могут попросту разорвать связь с предками. От осознания того, что за пределами Энфиса и далее на запад карги встречаются на каждом шагу, Ри трясло. Он взывал к сущим, чтобы те дали ему сил противостоять соблазнам неверующих.

Может быть, брат отца не такой уж и плохой человек? Может, стоит его дождаться? Он наверняка поможет. Все помогают друг другу в обителях цнои. «Помоги или корми червей», — любил повторять старейшина Энфиса, а Мельзинга, стоя у него за спиной, удовлетворенно кивала седой головой. Отец лишь потирал нос, он частенько говорил, что традиции цнои переосмысливаются разными обителями по разному, и иногда это приводит к трагедии.

«Где же ты, папа?» — Рийя сжался еще сильнее, желая превратиться в комочек, чтобы ветер подхватил и разбил его о скалы Макарири. Рубец у глаза полыхал и жалил, Ри сдержался, чтобы не укусить себя у основания большого пальца руки, но постепенно боль утихла. Любая боль надоедает душе однородностью и серостью скорби. Так и боль Ри покричала-покричала и умолкла. Связь с отцом не утрачена. Умерло лишь тело. Эдда эрайли криф. Папа не оставит. Никогда не оставлял.

День угас. Вечер растаял. Ночь расстелила покрывало тьмы. Лесные постояльцы выползли, выпорхнули и какофонией звуков заполонили пространство, сделав его почти осязаемым. Пора.

Ри поднялся и, выглянув в щель, тихонько открыл дверь. До леса, через обитель, шагов двести по мощеной дороге, но Ри пойдет в обход: хоть дальше, но колеса не будут греметь о камни. Тело отца накрыл несколькими слоями шкур, под них же спрятал и лопату. Если кто-то встретится, у местных вопросы не возникнут. Вопросы появятся, когда наутро крышу жилища умершего осветит солнце Нари, а вороны не поживятся долгожданной мертвечиной.

Путь через Энфис, судья, намерения дяди Когана, — все меркло перед страхом, связанным со словом «Ноксоло», поэтому он вывез тележку и покатил по намеченной дороге, подавив в себе зародыши трусости.

Если Ри встретит гостя обители, значит не выполнит обещания, данные отцу, предаст связи эдды, ведь обмануть странствующих судей не удавалось никому. Цнои не говорят о каргах, и Ри мог лишь догадываться, что подобное влияние досталось этим людям не просто с позволения владетеля Тэи из рода Гирей, но и при помощи таинственных свойств небесных камней. А как еще объяснить те жуткие истории, которыми втайне от взрослых детишки щекотали друг другу нервы? Популярнее слухов о всесильных судьях были разве что легенды о Забе Майе, великом охотнике-одиночке.

Судья, гостивший в Энфисе, прибыл по вызову эклиотиков, обвинивших жителей обители Дим ар Гель в убийстве одного из странствующих монахов. Они вполне могли так поступить. Обряды и постулаты цнои из Дим ар Гель превзошли по строгости устои остальных обителей Старых земель вместе взятых. Они просыпаются с обрядом, носят воду, воздавая почести предкам, садятся обедать, оставляя сущим не половину трапезы, как делают это все остальные цнои, а три части из четырех. Даже чтобы сходить по нужде, существует строгий обряд.

Эклиотики давно ждали провокации именно из Дим ар Гель, мечтая развязать себе руки в старой, уже поросшей корнями, вражде. Хоть цнои никогда не посягали на главенствующую роль эклиотиков в религиозном влиянии ни в цитадели правящей династии, Гавани Гирей, ни на границе с Дикими землями, но издавна свербели в священных задницах догматической занозой. Тени щупалец сущих и шепот мертвого языка не давали спокойно спать многим из знатных эклиотиков. Судья был послан для формального узаконивания причины, по которой приверженцы новой веры могли свободно искоренять веру старую.

Ри не знал о подробностях нашумевшего в округе убийства, но считал, что, скорее всего, дело в недоразумении, а именно, в недопонимании некоторых обрядов Дим ар Гель. Такого, например, как «Убей первого встречного чужака — он враг сущих, ибо чужак, в одиночку крадущийся…». Ри не помнил постулат в полном объеме, но был уверен, что именно в нем закралась искра, породившая пламя. Эклиотики послали монаха на верную смерть. Да и судье, если по уму, следовало бы обзавестись проводником из местных.

Но Ри все это нисколько не беспокоило. Тревога, следующая за парнем по пятам, заставляла напрягать зрение и слух стократно. Еще пара жилищ, и он нырнет в объятья леса. Еще несколько шагов. Где-то там, слева, за длинным коровником Тары Гнева с высокими рядами спрессованных навозных кирпичей, за домом Сомы лан Пишвы, на соломенной крыше которого гнил наполовину съеденный труп ее мужа, пустыми окнами следило за Ри жилище старейшины, а неспящий судья потягивался на пороге и морщился от вони. Вероятность того, что так оно и есть, и что он может услышать повозку Ри, царапало нервы и заставляло продвигаться к намеченной цели почти не дыша. И даже когда Рий Нон скрылся под покровом леса, беспокойство не оставляло его.

Одни птицы трещали, курлыкали, ухали, другие же терпеливо наблюдали с нижних, голых веток сосен за проникшим в ночное благоухание. Слепни, комары и прочие гнусы Думрока, любителя поотрывать бошки, чьим именем пугали зазнавшихся детишек, атаковали Ри со всех сторон. Он поправил руку отца, вывалившуюся из-под покрывала, и прибавил шаг. А потом и вовсе припустил бегом, словно его преследовали. Дорога до самой пещеры была укатанной, препятствий не предвиделось.

Проехав полпути, Ри остановился, щелкнул языком, как учил его отец, чтобы приглушить на время птиц, прислушался — никого.

Страх перед встречей с судьей утих и растаял. Цнои панически боялись всего, что связано с каргами, и, конечно же, подобные опасения передались и Ри. Кабиан Халла не разделял суеверий, связанных с небесными камнями, но часто повторял, что бед от них больше, чем пользы, и что они с мамой выбрали это место неспроста, а чтобы уберечь дитя. И Рийя не понимал: почему он не может остаться в безопасности? Зачем ему покидать обитель и идти через все Старые земли в Ноксоло? Даже если и есть там родня матери, они не обязательно будут рады появлению нового родственника, а тут все свои: Мельзинга, Тара Гнев… да все. Пусть даже путь окажется безопасным, ведь хеллизия позади, и охотники за каргами разъезжаются по домам, но до полноправной Тишины еще несколько дней, а Ри никогда не отходил далеко от дома. Вылазки с отцом для проверки капканов не в счет, даже в пещеру он один бегал лишь раз, когда Кабиан захворал. И теперь у Ри тряслись поджилки — от страха перед предстоящей дорогой. Страх подгонял, но ноги не слушались.