схватил алхимический пеногон и на лестницу. Ан тут как бабахнет! — домоправитель вскинул руки, чтобы показать, как именно бабахнуло. — А потом — ка-а-а-ак даст! Аж пол подпрыгнул! А потом так — та-та-та-та! А потом эдак — бумс! Все стекла по второму этажу — вдребезги! Я бегом по лестнице — господин Марко уже не кричал больше — добежал до двери… ну, вот до этой самой. И вспомнил, что забыл ключи. В дверь стучал руками и ногами — хоть бы хны, не отзывается никто. Пока я за общим ключом сбегал — ну, за тем, что от всех дверей — тишина. Открываю я дверь, а постоялец-то мой на кровати скорчился — я так тоже, бывает, корячусь, когда язва прихватит, едрить ее туда и растуда. А над ним… ну, навроде как дым. Только дым этот черный и такой, знаете… склизкий. Тут у меня в горле запершило, глаза заслезились и, стыдно сказать, задал я оттуда такого стрекача, что остановился только в Кованом Переулке. Вот и скажите, милейший, куда мне потом было бежать? В инквизиторию, ясен день!

— А дальше?

— Что ж дальше? Налили мне там водки, дали огурцом закусить — трясся я больно, выспросили, что да как, потом ткнули под нос какой-то трубкой с часиками и велели ждать в приемной. Ну, я до утра и проспал там у них на диванчике…

— Ага, — Фигаро почесал затылок. — То есть входная дверь была заперта. А окно?

— В смысле, в комнате господина Марко? Закрыто, понятно. Холодно же! Только стекла все повылетали. Потому-то я ставни везде и опустил.

— Ясно, — Фигаро пожал плечами. — Что ж, пока рано делать какие-либо выводы. А ну-ка…

Он бухнул саквояж на стол, открыл его и достал устройство, чем-то напоминающее толстую металлическую дубинку, которую охватывал медный змеевик. На конце у «дубинки» было припаяно нечто вроде манометра с торчащими наружу пружинками, стальными усиками и головками завода.

При виде загадочной штуковины домоправитель просиял.

— Вот такой вот трубкой, господин следователь, меня под нос и тыкали. Точь-в-точь!

— Ну, моя-то получше будет — проворчал Фигаро. Он что-то подкрутил в своем загадочном приборе, энергично встряхнул его, будто врач — ртутный градусник и поднес «манометр» к кровати. Стрелка тут же задергалась.

— Это… — улыбнулся Гастон, кивая на устройство в руке следователя.

— Да. Регистратор асинхронных колебаний или, попросту, мерило. Внутри — сложный часовой механизм, грелка и сухой конденсатор. Ворожба — любая ворожба — нарушает законы природы и оставляет след, который не исчезает довольно долго. В таких местах точная механика сбоит. Чем большую чушь показывают приборы внутри кожуха, тем сильнее отклоняется стрелка, тем мощнее след от ворожбы. Смотрите, Гастон: над местом смерти господина Сплита стрелка дергается почти в конце желтого сектора. Да уж, врезали ему так врезали…

Фигаро положил мерило на стол, достал из кармана пару белых перчаток, натянул их на свои пухленькие ладошки и провел пальцем по стене над кроватью, после чего показал палец Гастону. Ткань перчатки стала смолисто-черной. Следователь тряхнул рукой и странная грязь моментально слетела, не оставив на белом шелке ни единого следа.

— Экто-пыль. Обычно появляется в местах… — он многозначительно взглянул на Гастона. Тот упер руки в бока, и широко улыбаясь, посмотрел следователю прямо в глаза.

— …В местах, где применялось мощное, но непрофессиональное колдовство. В результате остается как бы осадок, вроде сажи в печной трубе. Неполное «выгорание» силы, первейший признак колдуна — «чайника»… Вы меня проверяете, господин следователь? Зря — как колдун я не удался, хотя и получил соответствующее образование. Впрочем, о колдовской карьере не слишком-то жалею.

— Ну что вы! — Фигаро казался смущенным. — Просто вокруг господина Матика и его знакомых увивается, кажется, целая свора колдунов.

— Да, это так, — заместитель городского головы сразу стал серьезным. — У Матика это бзик. Трагедия юношества. Впрочем, мы отвлекаемся.

— Да, пожалуй. — Фигаро спрятал перчатки, взял со стола мерило, поднес к глазам циферблат. Хмыкнул. Поводил мерилом над столом. Опять хмыкнул, кашлянул. Поднес устройство к лампе, затем к спинке стула. Что-то бормоча себе под нос вскарабкался на табурет и принялся вертеть мерилом у потолка.

— Что-то не так? — Гастон был озадачен.

— Н-н-нет… Нет, все в порядке. Минуточку… Следователь слез на пол и насвистывая под нос королевский гимн (фальшивил он жутко) встал на четвереньки и в мгновение ока забрался под кровать. Некоторое время он возился там, задевая мерилом металлические ножки и что-то бормоча, затем выбрался на свет божий, встал, отряхнул колени от пыли и принялся кружить вокруг входной двери.

Гастон и Фрюк озадаченно наблюдали за всеми вышеперечисленными манипуляциями, но вопросов не задавали. На лице домоправителя вообще отражалось полнейшее понимание и одобрение. Старичок, очевидно, считал, что раз уж ворожба — штука не от мира сего, то и следователь по колдовским делам должен быть немного скорбным на голову.

Покончив со своими манипуляциями, Фигаро спрятал мерило обратно в саквояж, еще раз внимательно осмотрел комнату, дернул плечом и повернулся к домоправителю.

— Господин Фрюк! Следствие благодарит Вас за оказанную помощь! Пока что мы выяснили все, что хотели. Попрошу Вас не входить в эту комнату до особого распоряжения и ничего в ней не трогать. Впрочем, заявляю официально, что оставшиеся здесь колдовские эманации не представляют более угрозы для жизни. Если Вы вспомните еще что-нибудь, что покажется Вам важным и захотите сообщить эту информацию следствию, можете найти меня на Осенней Улице, Номер Пятый, с семи вечера до полуночи. Можете нанять извозчика, я оплачу. Да, и вот еще что, любезный — ключик от комнаты я заберу. У Вас ведь есть копия?‥

— Ну-с, господин следователь, куда поедем теперь?

В двух кварталах от дома Фрюка, на выезде из Развала, они наткнулись на ларек, где под жестяной крышей в масляной ванне шипели, булькали, скворчали и подпрыгивали божественные розовые сосиски, распространяя сводящий с ума аромат жареного мяса, чеснока и морковно-луковой зажарки. Рядом на льду стыла исходящая соком квашеная капуста, и томились на противне тоненькие гренки, обильно смазанные яичным желтком.

Желудок Фигаро жалобно застонал и следователь вспомнил, что ничего не ел с самого утра. Гастон хотел было отпустить ехидную шутку, но втянул носом ароматы, витающие вокруг ларька, и решительно остановил коляску.

Пятью минутами позже они стояли у перевернутой бочки, ели сосиски с капустой и гренками и запивали все