— Треть от заказанного не донёс! В общем ты меня услышал! Ладно, занимайся, а я в трест, может получиться новую пушку выбить…

Принято считать, что о начале войны во Владивостоке узнали вечером 22 июня 1941 года, когда жители города вместе со всей страной слушали знаменитую речь наркома Молотова из репродуктора, расположенного на здании крайкома партии. На самом деле о начале войны в Приморье узнали несколько раньше. Уже в девять часов утра командующий Тихоокеанским флотом получил телеграмму от адмирала Кузнецова, в которой содержался приказ готовиться к отражению нападения Японии. Такая же телеграмма поступила в приморский крайисполком. И только потом, уже вечером, о войне узнали жители Владивостока и Приморья. В ночь на двадцать третье июня в городе состоялся радиомитинг, транслировавшийся на весь край.

— Да как же это Витенька⁈ — Ирка со слезами на глазах сидела на табуретке в нашей маленькой кухне и вместе со мной слушала «тарелку» — Война⁈

— Война… — я был почти спокоен, этого дня я ждал несколько лет и вот он наступил. Сейчас город бурлит, спать никто не ложиться, а уже утром все магазины и сберкассы подвергаться «атаке» паникёров, с полок будет сметено всё.

— И чего теперь будет?

— С вами ничего. Жить будете, как и раньше жили. Детей воспитывать, работать. До Владивостока война не дойдёт — успокаиваю я жену.

— А Япония⁈ Она же союзник Германии! — жена в панике.

— Не посмеет. После Халхин-Гола и Хасана они к нам не рыпнутся, хотя немного попозже мы возможно с ними и схлестнёмся. Ладно, увидим, чего будет. Слушай меня внимательно Ира. Про погреб и сарай никому ни слова! Продукты оттуда бери понемногу. Завтра все кинуться скупать чего возможно, а ты сиди дома! Там хватит и нам и твоим родителям, и бабушке в деревню передать если понадобиться, но распространяться о том, что у нас полный сарай продовольствия, спичек, керосина и остального не надо! Кому нужно будет, я сам отнесу и помогу! Проговоришься — и завтра же сарай по щепкам разнесут! А это здоровье и жизнь наших детей! Поняла⁈

— Ты знал! — с круглыми глазами Ирка смотрела на меня, только сейчас осознавая, что же в нашем сарае лежит.

— Догадывался! Я хоть и дурак, но умный. Так что, идём завтра к психиатру на приём?

Вроде и есть война, а вроде и нету. После паники первых дней город зажил почти обычной жизнью. Стояло лето, и многие горожане находились на дачах и приусадебных участках, отдыхали на море, так что о начале войны они узнавали позже. По окрестностям ходили слухи, что Владивосток уже захвачен японцами, люди боялись и не спешили возвращаться в город, но вскоре всё же жизнь взяла свой, паника улеглась. Информации о ходе войны в первые дни было очень мало. Население настолько ждало каких-нибудь новостей с передовой, что все газеты расхватывались как горячие пирожки.

С первых дней войны во Владивостоке делалось все, чтобы отстоять город и Дальний Восток в случае нападения Японии. Все горожане знали, что окрестности города минируются. С девятого по семнадцатое июля военные установили тридцать линий минных заграждений, всего было выставлено более шести тысяч мин. Это было прямым нарушением ранее заключенного советско-японского пакта о ненападении, но флотское командование откровенно на это забило, стараясь сделать всё возможное, что бы обезопасить город.

К серьезной обороне готовили и сам город. Вёлся снос множества малозначительных построек, здания красили в маскировочные цвета. При каждом предприятии были организованы бомбоубежища, проводились тренировки на случай воздушной атаки. Среди населения создавались отряды противовоздушной обороны, самообороны, пожарные и спасательные отряды. Хотя о мобилизации ничего пока не было слышно, военкоматы города были заполнены добровольцами. Я же днями и ночами пропадал на заводе, путаясь ускорить ремонт своего китобойца.

К концу июля ремонт был почти завершён. Новый дизель, не без проблем, но встал на свой место, на носу «Шторма» красовалось новое гарпунное орудие советского производства, заменив собой дульнозарядное недоразумение. Китобоец получил новый окрас, сменив белый цвет надстройки на суровый серый. Темпы работ поражали, от былой, довоенной, неспешности не осталось и следа, завод переходил на военные рельсы. Ещё немного и остаток сезона мы будим снова бить китов, и возможно даже успеем закрыть план, который уже никто не рассчитывал наверстать. Скорей бы в море, на берегу мне уже было невыносимо и муторно.

— Жохов! Поступил приказ переоборудовать твой «Шторм» под минный тральщик! Он мобилизован в состав флота. Извини Витя, так получилось, твой буксир как раз стоит на стапели, и уже почти полностью отремонтирован. Заменим гарпунную пушку на настоящую, поставим зенитный пулемёт и почти готово. Лебёдка у тебя на корме стоит, она вполне сгодиться как тральная, сделаем только тральные клюзы, довооружим тралами и готово. Как видишь, именно твой «Шторм» быстрее всего переделать, а нам надо дать флоту десять тральщиков в течении месяца, так что без обид! — взгляд начальника треста твердый, а объясняет он мне всю ситуацию как маленькому ребёнку.

Весть о том, что у меня забирают китобойца, застала меня врасплох и выбила из колеи. Я стоял в кабинете начальника треста, глотая ртом воздух и не зная, как же мне выразить своё возмущение. На глаза навернулись слёзы — они посмели забрать у меня мой «Шторм»! Да какой с него тральщик⁈ Они же его повредят, поцарапают и утопят! Кто о нём позаботиться⁈

— А я? А мы? — только и смог я выдавить из себя, когда первые эмоции слегка схлынули.

— После переделки «Шторма», отгоните его военным, а потом пока побудите в резерве флотилии. Да не переживай ты так Виктор! Найду я тебе нового китобойца, ты же у нас лучший гарпунёр, не всё тебе вдоль берега ползать, пора снова в открытое море! А пока, до передачи буксира, будешь контролировать его ремонт вместе с военной комиссией, они просили перегоночную команду как раз из старого экипажа. Расскажешь им про «Шторм», все моменты покажи обязательно, чего от него ждать и какие сюрпризы он может выкинуть. В общем всё! А я тебе новый мостик, да по шире и повыше подберу. Обещаю! Иди!

Я стоял возле стапеля и смотрел на свой «Шторм», который за две недели после памятного разговора преобразился, хотя внешне почти ничего и не поменялось. Так же на носу стоит пушка, только теперь это морское орудие 34-К, калибра семьдесят шесть миллиметров, на надстройке установлен зенитный крупнокалиберный пулемёт ДШК, с марса снята «бочка», и он стал заметно ниже, между двумя мачтами натянута новая антенна более мощной рации, в корме появились два клюза, соответственно с права и слева, для запуска трала, там же в кормовом люке лежат два минных трала разных типов, а на палубе две короткие дорожки рельсов для якорных мин, а в остальном «Шторм» тот же, даже перекрашивать его не пришлось. Только вот надпись на надстройке и борту исчезла, да и не китобоец больше мой «Шторм» — это теперь, рейдовый тральщик у которого даже названия нет, имя ему заменяет номер Т-66.

У меня забрали корабль… Я теперь капитан без судна и вряд ли до окончания войны взойду на капитанский мостик. Ну не будет у нас новых китобойцев четыре года, я это точно знаю! В крайнем случае в помощники запихают, и это после двух лет воли, когда я сам себе на китобойце был хозяин! Первый после бога! К такому повороту судьбы я не был готов.

Глава 4

Сопровождал нас мичман. Мужик лет за сорок выглядил нарядно. Чёрная форма, отутюженные брюки, на левом рукаве остриём вниз золотой шеврон на котором три лычки, каждая означает пять лет сверхсрочной службы, чуть выше на рукавах знаки различия, в виде четырех полосок узкого золотистого галуна под суконной звездой красного цвета, на левом же рукаве красный знак специальности, в виде двух перекрещённых пушек и молнии, которые выдают в нем специалиста артиллерийских средств, на груди знак «Отличник ВМФ». Мичман отвечает за всё что стреляет и взрывается на нашем тральщике, нам, простым китобоям-раздолбаям, пулемёт с пушкой не доверили…

Взгляд у кадрового вояки заносчивый, с этаким снисходительным прищуром смотрит на нас военный. Ну так они же белая кость, а мы гражданские, чего с нас взять то? За нами пригляд нужен,