– Андрей Воронов наш с тобой брат. Я только появилась в вашей жизни и тебя приняли в семью, Максим.

Я не пыталась освободиться, я просто смотрела ему в глаза и медленно перехватила его запястье, потому что резонансом почувствовала, как Максима накрыло…Невольно провела большим пальцем по его ладони. Успокаивая. Как всегда, когда чувствовала, что он нервничает.

– Ты уже давно не какой-то главарь группировки. Ты часть клана Вороновых. Важная часть. Верхушка, хозяин, предводитель. Твой отец дал тебе это право.

***

Она снова не лгала, но сейчас…сейчас я, блядь, хотел её лжи. Хотел видеть, что обманывает, но чуял, каждое слово – правда. Отчаянно некрасивая, уродливая правда, от которой внутренности узлом скручиваются и позывы к рвоте появляются. Нет на дне голубого взгляда мерзких щупалец лжи. Отпустил её руку и залпом опрокинул в себя виски, отворачиваясь от неё и думая. В голове по-прежнему гудело так, что боль отдавала в зубы.

Признал, значит, старый чёрт. Проявил своё гребаное благородство – пожалел ублюдка – сына, которого годами не замечал, которого держал возле себя, будто пса цепного, изредка обглоданные кости ему кидая, чтобы и к другим не ушёл, и сытым не был. Голодный пёс – злой пёс. Сделает, что прикажет хозяин, лишь бы кормил.

А потом узнал, что и не пса столетиями палкой гнал, а собственного сына? Вину решил титулами искупить всемогущий король? И вот уже не жалкий бандюган, а верхушка, глава, наравне с Графом. То, о чём грезил всю жизнь, вдруг таким незначительным показалось. Богатство всё это, статус. Ненастоящим. Бутафорским, отдающим противным резиновым привкусом.

Твою маааать…почему я не помню ни слова из разговора с ним? Почему не помню, каким стал его взгляд, когда узнал всё? Почему не смакую минуту своего триумфа? Проклятье! Я шёл к нему столько лет, и теперь у меня даже не осталось воспоминания об этой ничтожной победе.

И вдруг как обухом по голове – сестра Андрея. Моя жена – моя же сестра. Развернулся к ней, жадно рассматривая уже другими глазами, выискивая его черты в ней. Сжимая ладони в кулаки от желания встряхнуть её, заставить говорить без этих пауз, без деликатности, чёрт бы ее побрал. Она мне время свыкнуться с этой мыслью даёт, а меня накрывает от понимания, что она – моя кровь.

Грёбаный извращенец, ты трахал собственную сестру? И в голове всё ровно выкладывается в картину единую. Вот как я решил брату насолить?

Склонился над столом, ощущая, как снова начинает раскалываться от усилий вспомнить голова.

– Ты наша сестра, – не глядя на неё, рассматривая своё отражение на поверхности стола, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота и сердце трещинами покрывается.

Я знал себя. Я всегда мразью был конченой. Я мог соблазнить племянницу собственного отца и, отымев накануне помолвки бросить несчастную. Я мог так же соблазнить Дарину…мог убить её, чтобы заставить взвыть от горя Воронова. Но сделать своей женой? Сделать матерью своих детей?

– Ты моя сестра…и моя жена?!

А в голове мысли о том, что убью на хрен Радича… Не мог не знать, подлец. Намеренно промолчал. Увёл тему, когда я начал о происхождении Дарины рассказывать, а я и не настаивал. Меня больше заинтересовало то, что он начал говорить о ней нынешней.

Глава 3

Я до боли в суставах хотела обнять его сзади, когда он опрокинул в себя стакан с виски и стиснул челюсти так, что хруст и я услышала. Давала ему время на ярость, на осознание…Ведь я скоро ударю его еще раз, а потом еще и еще. Сколько всего он не знает. Сколько горя и потерь пережито нами, сколько боли и отчаяния.

Мы многое прошли вместе когда-то, а сейчас он будет в этом один. Вариться заново, а я…я даже помочь не могу. Потому что стена между нами. Я выдергиваю из нее даже не по кирпичику, а по крошке.

Протянула руку, чтобы положить Максиму на плечо и тут же отдернула, когда он вдруг задал свой вопрос, от которого у меня по коже пошли мурашки. Я знала, о чем он думает и в чем сейчас обвиняет себя. Захотелось закричать, чтоб не смел считать себя мразью, чтоб не смел опять ненавидеть.

– Я не родная сестра. Сводная. У нас с Андреем общая мать, а у тебя с ним общий отец. Мы с тобой не брат и сестра.

Все же положила руку ему на плечо и сжала пальцами. Сильно. С трудом сдерживаясь, чтобы не обнять его рывком. Но он не даст. Ему не нужно сейчас мое сочувствие. Жалость не нужна. Она лишь унизит и оттолкнет от меня. А я делаю свои первые шаги по знакомому лабиринту, но в кромешной тьме и по памяти, и мне страшно, что вдруг я что-то забыла или в лабиринте изменилось расположение тупиков и смертельных ловушек.

– Когда родилась наша дочь…Ты назвал ее Тая. Потому что тебе казалось, что она может растаять как и все то счастье, что у тебя было.

***

Облегчение. Оно позволяет выдохнуть. Позволяет проглотить ком, застрявший в горле и вдохнуть полной грудью. На автомате повернул голову и взглядом в ее руку тонкую впился, в то, как сжимает моё плечо пальчиками. А я не чувствую ничего. У меня тело окаменело, и сердце всё еще по швам трещит, потому что она не улыбается. Потому что в ее голосе тревога. В нём молчание. То, которое перед взрывом бывает. Когда на осколки разлетается весь твой мир. Только что она сделала пробный выстрел. И даже несмотря на то, что я выстоял на ногах, всё еще не убирает руку, неосознанно готовя к чему-то еще.

– Отец…Расскажи мне о нём. Ты сообщила ему, что я жив?

И вдруг резкое понимание – его я не видел на похоронах. Андрей был там, а отца не было.

***

Я невольно сжала пальцы еще сильнее и уже сама стиснула челюсти.

– Савелия нет больше, – голос сорвался. и я отвернулась…не могу смотреть ему в глаза и говорить это, – его убил Ахмед Нармузинов. Лет восемь назад, Максим.

Снова повернулась и встретилась с его взглядом. Я должна была увидеть, что он чувствует. Должна была поймать эту волну боли. Она была мне необходима, чтобы схлестнулась с моей…чтобы понять – там под этой отвратительной маской циничного мерзавца тот самый Максим, которого я разглядела сердцем еще много