Шрифт:
Закладка:
— Какой удар? Что ты говоришь? Убили его! Кровь-то ты же сам видел! И окно было открыто… Теперь выселят нас отсюда, раз умер наш барин. И что теперь с нами-то будет? — снова огорченно завздыхала старушка.
— А ведь поболе, чем пятьдесят годков, прожили мы с тобой здесь, — добавил старик.
И оба замолчали. Старуха погрузилась в раздумье, а старик выкурил свою первую в этот день сигарету.
Не прошло и десяти минут, как у входа позвонили. Старики Кечкеши почти одновременно вскочили из-за стола.
— Сиди, я сама пойду открою, — сказала Кечкешне и засеменила к парадной двери.
— Доброе утро! — поздоровался один из мужчин, стоявших за дверью. — Я — майор Геленчер, — представился он и показал удостоверение. — Это дом Колечанского?
— Да.
— Вы Кечкешне?
— Я и есть.
— Это вы нам звонили?
— Я.
— А где сам Колечанский?
— В кабинете. Вечером, как обыкновенно, заперся у себя. А утром не выходит и не выходит. Тогда муж мой пойди да и загляни в окно. А он, барин то есть, голову уронил на стол и лежит. Ничком. И кровищи под ним на столе — лужа целая.
— Проводите нас, пожалуйста, в его кабинет.
Кечкешне повела представителей власти по коридору. Возле двери хозяйского кабинета она остановилась.
— Вот это и есть его кабинет. И значит, спальня. Изнутри на ключ заперта. Как уж мы ни стучали, ни барабанили — не отвечает. Тогда-то муженек мой и пошел в окно посмотреть…
— Где это окно?
— А оно, значит, с той стороны дома будет. Железной решеткой загорожено.
Геленчер кивнул одному из сопровождавших его сотрудников.
— Деметер, осмотрите, пожалуйста, дверь.
Пока майор Геленчер отдавал распоряжение следователю Беле Сабо пригласить двух жильцов из соседнего дома в понятые, — Деметер заглянул в замочную скважину массивной дубовой двери.
— Ключ в замке торчит, — доложил он, доставая из сумки свои инструменты. — Придется вам пару минуток потерпеть.
— Вы все же поторопитесь. Вдруг еще удастся спасти ему жизнь?!
Сам же Геленчер достал из кармана протокол, составленный на основании заявления Кечкешей, пробежал его и снова сунул в карман.
— Когда вы в последний раз видели Леринца Колечанского? — спросил он, обращаясь к Кечкешне.
— Вечером вчера.
— А что вы можете еще рассказать нам? Начиная со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра?
— Вчера вечером господин Колечанский сказал, что утром поедет на рыбалку с первым поездом. А нам с мужем велел приготовиться варить на ужин уху. Утром сегодня в шесть часов я, значит, поставила на газ кофейник, а сама пошла комнаты проветрить. Вдруг вижу, — с отвращением передернув плечами, пояснила Кечкешне, — по стене эти самые пиявки ползают.
— Какие еще пиявки? — удивился Геленчер.
— Вот именно какие! Вот такие! — Она показала, что пиявки были с палец толщиной.
— Да, правильно жена говорит, пиявки! — подтвердил Кечкеш, присоединившийся к собравшимся в коридоре. — Они из стеклянной банки вылезли. А потом расползлись по всей стене. Ну, жена моя, она, понятно, перепугалась. Как закричит!..
— Страх, как боюсь я их! — призналась старушка.
— Да откуда пиявки-то взялись?
— Откуда?! Из рюкзака, ясное дело. Господин Леринц сегодня на рыбалку собирались. Пиявки у него вместо червяков. На них карп клюет. Вот он, рюкзак-то его, — показал Кечкеш. — Он всегда рюкзак сюда пристраивал. Потому как тут похолоднее, чем в комнате.
— Вы в комнату к нему забирались через окно?
— Никак нет. Невозможно это: окно решеткой железной забрано.
— Чем занимался ваш господин Колечанский?
— Как он всегда говорил: «Человек свободной профессии», — поспешила упредить своего мужа старушка. — А что это значит, я и не знаю.
— На какие средства он жил?
— На проценты. От капитала. У него знаете сколько сберегательных книжек? Он-то ведь давно уж нигде не работает. Много лет, поди.
— Сколько же точно?
— Да уж лет семь будет. А то, может быть, и все восемь. Дом этот весь — его собственный. Не казенный.
— Хозяин женат?
— Вдовый.
— А вы у него в услужении?
— Нет.
— Так кто же вы? Жильцы?
— Да, живем мы здесь. Уж лет пятьдесят.
— Платите ему квартплату?
— Ничего мы ему не платим. Убираемся. Сад в порядке содержим. Я вот еще и готовлю. Ему то есть стряпаю. Обед, ужин.
— Выходит, что все же служите вы у него? — настаивал Геленчер.
— Да нет же, говорю. Прежде — это верно. Было дело, служили. Муж мой в рабочих был. В магазине у господина Колечанского. А вот уж больше как двадцать лет не служим мы. Так нам и господин Колечанский объяснил. Только что живем у него здесь.
Геленчер оглядел с головы до ног худощавую, лет шестидесяти с небольшим женщину. Потом перевел взгляд на ее мужа, который ростом был лишь немного выше своей маленькой жены, но зато казался гораздо старше.
— Все ясно. Не служите у хозяина, но дом его в порядке содержите. И сад тоже. А вы, тетушка Кечкешне, еще и готовите на хозяина. И что же, он вам платит за все это?
— Иногда подарком каким одарит.
— Ой, как хотелось бы мне побеседовать с этим господином Колечанским! — помрачнев, пробормотал Геленчер. В голосе его зазвучали угрожающие потки.
— Замок я отомкнул. Но дверь изнутри еще и на цепочку заперта. А через щель ее не снимешь, — доложил шефу Деметер.
— Да обрежьте вы эту цепочку! Только побыстрее!
Деметер и его помощник тотчас же принялись пилить дверную цепочку, а Геленчер продолжал расспрашивать старушку Кечкешне:
— Как ваше полное имя?
— Кечкеш Палне. Но господин Колечанский звал меня просто тетушкой Мари.
— Можно, я тоже буду вас так звать? — спросил разрешения Геленчер и подал руку старушке.
— Конечно, пожалуйста.
— Тетушка Мари, а скажите вы нам: вчера вечером или сегодня рано утром вы не слышали каких-нибудь голосов в комнате?
— Мы спать в девять часов ложимся. Так что ничегошеньки я не слышала. Да и далеко от нас эта его комната.
— А кто-нибудь приходил сюда вчера вечером?
— Нет, никто не приходил.
— А скажите, чем занимался господин Колечанский, пока он еще работал? Если вообще когда-нибудь работал…
— Ну поначалу он торговлей кожами занимался. Потом мастерскую держал по ремонту автомобилей. Ну и ее он тоже вскоре закрыл.
— Сколько же лет было господину Колечанскому?
— А пятьдесят два года было ему, — не задумываясь ответила Кечкешне. — Когда меня сюда в услужение взяли, ему как раз два годика миновало.
— Так с тех пор вы здесь и живете? Ну, тогда вы хорошо должны знать погибшего.
— Да уж на этом свете лучше меня никто не может его знать…