— Да иди ты свинье под хвост, Тео, — резко оборвал он меня, повернулся спиной, и на этом наш разговор закончился, только и слышал я как он сердито пыхтит.

Может быть, он и прав, я почему-то сейчас чувствовал себя так, словно предал его. Ведь у меня есть возможность рассказать ему правду о своем происхождении, а после провести обряд присяги. К тому же Рейг преданный друг, он бы и без магической присяги меня не предал. Я бы мог позвать его с нами в Ятершат, а после мы могли бы вместе отправиться в Макридию к моей тетке, но я ничего это не сделал, и, наверное, не сделаю. Потому что понимаю, что так для Рейгарда будет лучше, так он будет в безопасности и проживет спокойную жизнь.

Сон мягко затянул меня в свой омут, и вскоре я уснул.

И, наверное, я бы так и проспал мертвецким глубоким сном, если бы не это видение…

Как же я его ненавидел.

Я стою в дверях и смотрю на мать. Ее застывшие. словно из стекла глаза, смотрят прямо на меня. На ее лбу красная уродливая дырка, струя крови стекает на лицо.

Я делаю шаг назад.

Напротив матери стоит отец. Я вижу его напряжённую спину, пятно на футболке у шеи и между лопаток от пота. Он тяжело дышит, вытирает лоб, неуклюже топчется на месте.

Как же я ненавидел этот сон. Чертов сон, кошмар, преследовавший меня на протяжении всей прошлой жизни.

Я знал, что будет дальше. Я видел этот сон сотню раз. И мне хотелось всегда изменить последовательность событий, спасти мать, прийти раньше, не дать ему это сделать, но никогда не получалось. Только концовка менялась иногда…

У стены прислоненное ружье дулом вверх. Я осторожно, чтобы не услышал отец, беру его и не свожу взгляда с его напряженной спины.

О чем он думает в этот миг? Я всегда уже во взрослой жизни задавался этим вопросом: сожалеет ли? Думает ли о том, какую ошибку совершил? Или в его затуманенном наркотой мозгу ничего разумного уже не осталось?

Я поднимаю ружье, оно слишком длинное для щуплого восьмилетки. И все же я уверенно его направляю на отца.

Я не боюсь, мне ничуть его не жаль, все что я чувствую — это ненависть. Он лишил меня единственного, что было так дорого.

Раздается щелчок — это я взвел затвор. Я умею стрелять, он меня учил, а еще я не раз видел, как отец с дружками стреляет по бутылкам. И я запомнил, все до малейшего движения. И именно это, наверное, спасло мне жизнь.

На звук отец оборачивается, его лицо растеряно и даже удивленно. Он не знал, что я дома, думал все это время, когда орал на мать и когда обвинял ее в измене, что я еще в школе. Но с утра я затемпературил и мать оставила меня дома. И все это время я просто тихо сидел в своей комнате.

После я всегда задавался вопросом: что бы случилось, если бы я тогда вышел из комнаты. Остановило ли это его или, возможно, он бы убил и меня? Этого я уже никогда не узнаю.

— Максим, положи его, — я слышу в его голосе страх, и это придает мне уверенности.

Я нажимаю спуск.

Ничего не происходит. Глухой щелчок осечки утробным эхом, увеличенным во сто крат разносится отовсюду.

Отец грубым рывком врывает у меня ружье, изо всех сил ударяет прикладом так, что я заваливаюсь на пол и хватаюсь за ушибленную голову. Отец разворачивает дуло в мою сторону, его лицо искажает от злобы:

— Мерзкий ублюдок, — не произносит, а буквально выплевывает он каждое слово, — отправляйся к своей сучьей мамке.

А затем раздается выстрел, короткая вспышка и тьма.

Я резко проснулся. Вскочил и зацепил навес головой так, что едва не сорвал его.

— Ты чего? — взволнованно спросил Рейг, повернувшись и уставившись на меня.

— Кошмар приснился, — ответил я и закачал головой, попытавшись скинуть с себя остатки сна.

На самом деле все заканчивалось не так, когда я выстрелил, ружье не дало осечки, а пулей прошибло горло отцу. Его отбросило на кровать к матери, он еще долго корчился, хрипел, истекая кровью, а я просто стоял и смотрел, и даже боль от отдачи в плече ничуть меня не заботила.

Это было так давно, это было в прошлой жизни и в этом мире мне ни разу не снился этот сон.

Но в прошлой, каждый раз после такого сна со мной случалось что-то плохое. В мистику я никогда не верил, но этот сон всегда был предупреждением. В последний раз он мне снился, когда умер мой верный пес Движок, к которому я был очень привязан, а до этого приснилось перед тем, как я попал в аварию, разбил свой новый мерс и сломал таз. Вот и сейчас это наверняка ничем хорошим не сулило.

— Ты чего не спишь? — спросил я все еще таращившегося на меня Рейга.

— Да я это, не спалось просто, — буркнул он, вмиг нахмурившись и очевидно вспомнив обиду.

— Думаю, нужно выдвигаться сейчас, — сказал я, решительно поднимаясь.

— Так ночь ведь еще. Тебе разве не нужно поспать?

— Дома посплю, а ты отдыхай, я сам справлюсь.

Рейг недовольно кряхтя, поднялся с места и начал ворчать:

— Что еще тебе взбрело в голову? Ни себе покоя, ни людям, — но при этом он помогал мне поднять парашюты и распустить парус, и очень скоро мы поднялись в воздух.

До Файгоса по-хорошему лететь было часов двенадцать. Но это тревожное чувство гнало вперед и не давало покоя, и я интуитивно быстрее гнал ветробег буквально на пределе его возможностей.

Рейг то и дело сварливо ворчал из-под навеса:

— Совсем умом поехал, Тео. Куда ты так гонишь?

Я ему не отвечал, а продолжал гнать, ускоряя нашу скорость в два раза выше прежней.

Видимо, это мое беспокойство передалось и Рейгу, потому что вскоре он не выдержал и с недовольным видом встал рядом, помогая мне. Тай-Тай все это время преспокойно сопела, ее крепкому сну можно было только позавидовать.

Мы гнали так до рассвета, практически не разговаривая, и вскоре вдали показалась голубая полоса реки Донек, расширяющаяся у порта Файгоса. А затем в первых лучах солнца показались и крыши знакомых домов.

Я сразу же начал выискивать наш дом и не сразу понял, что несколько раз уже скользнул по