Шрифт:
Закладка:
– Они выбрали Лена? – повторяю я уже громче.
Джеймс разворачивается, проверяя, слышал ли кто-то.
– Да, но пока не говори никому, ладно?
Я таращусь на землю, на траву, примятую металлическими ножками стола для пикника. Я так долго хотела стать главным редактором нашей газеты, что эта мечта, по сути, стала одной из моих жизненных функций: ешь, спи, планируй, как будешь руководить «Горном». А теперь мечте конец. Полный каюк. И все из-за какого-то тупого спортсмена?
– Но он даже не отвечает требованиям, – со скрипом выдавливаю я. – Совсем.
Я думала, что такой идиотизм не может случиться в «Горне». Именно поэтому я и пошла в редакцию. Поэтому корпела там день и ночь. По идее, «Горн» – это организация, где важны способности и заслуги. Где важно зарекомендовать себя. Где важна долбаная добросовестность.
– Не знаю. – Плечи Джеймса так сильно поникли, что он даже не в силах ими пожать. – Наверное, он произнес сильную речь.
– Так вот, значит, к чему все сводится? – Я всплескиваю руками и чуть не заезжаю Вайноне по лицу.
– Типа того. То есть я не знаю.
– Что значит, ты не знаешь? Ты же там был!
– Я знаю. Знаю.
– Так что же случилось?
У Джеймса страдальческий вид.
– Выкладывай уже, – требует Вайнона.
Она забирает у него луковые колечки и начинает трескать их без остановки, словно смотрит фильм и сейчас будет самое интересное.
– Ну… – начинает Джеймс. Каждый слог дается ему с усилием, хотя обычно он за словом в карман не лезет. – Наверное, некоторые проголосовали за Лена, потому что им показалось… в общем, показалось, что он больше похож на лидера.
– Чего?! – выкрикиваем мы с Вайноной одновременно.
– Что это вообще значит? – добавляю я.
Джеймс теребит лямку рюкзака.
– Наверное, не стоит…
– Я хочу знать.
И в этот момент он сдается. Я вижу это по осанке: он словно бы обмяк, оставив последние попытки подсластить пилюлю.
– Люди считают, что ты как бы слишком суровая, Элайза. Жесткая, когда дело касается правок. В общем, наверное, слишком критикуешь.
Лицо мое начинает гореть. Одно дело подозревать, что люди говорят о тебе гадости, а другое – знать это наверняка.
– Просто у меня высокие стандарты. – В горле странная сухость. – Как и у тебя.
– Я знаю, – говорит Джеймс. – Именно поэтому из тебя вышел обалденный журналист…
– Но ведь ты и сам суровый, – перебиваю я. – Ведь ты и сам критикуешь. И тем не менее тебя в прошлом году избрали без проблем.
– Я знаю, но… Слушай, Элайза, знаешь, иногда ты бываешь ну как бы холодной. И даже не стараешься это сгладить.
Не верится, что я такое слышу.
– Вплоть до сегодняшней речи, из-за которой все резко поменяли мнение, совсем не старался у нас Лен. – Я пинаю ножку стола для пикника, но он даже не шатается. Я все равно пинаю еще раз. – Он сказал тебе хоть пару слов, кроме того, что было совершенно необходимо?
– Ну, не знаю, люди, похоже, считают, что… к нему проще подступиться. Ну типа, что он не лезет из кожи вон.
– Так как же, меня не выбрали потому, что я не стараюсь, или потому, что я из кожи вон лезу? Одно из двух!
Джеймс устало выдыхает:
– Ты знаешь, что я хочу сказать, Элайза.
– Нет, – говорю я. – Нет, я понятия не имею, что ты хочешь сказать.
– Слушай, если бы все зависело от меня, новым главредом стала бы ты. Однозначно. – Он сдувается еще сильнее. – К сожалению, я ничего не мог сделать. Я пытался их переубедить, но они не слушали. Они сказали, что ты слишком «поддерживаешь руководство».
– Слишком «поддерживаю руководство»? – тупо повторяю я.
– Представляешь? Только из-за того, что мы с тобой дружим. Но с каких пор я считаюсь «руководством»? – Такое мнение, похоже, сильно уязвило Джеймса.
– Я… – Я не могу решить, что сказать. У меня слишком много мыслей, и все они едкие.
Джеймс перевешивает рюкзак на другое плечо.
– В общем, мне пора идти, Элайза, но мне действительно жаль.
И хотя слова его звучат искренне, я чувствую, что проваливаюсь в обиду.
– Как ты?
Он несмело кладет руку мне на плечо. С каменным лицом я выдавливаю:
– Переживу.
– Ладно, в общем, пиши, если что.
Джеймс приподнимает телефон, пятится прочь от меня, потом наконец машет рукой, отворачивается и уходит.
Когда он оказывается далеко, я вкручиваю каблук в траву и каждый раз проворачиваю все сильнее. Мне плевать, насколько глубокая яма останется в газоне.
– Вайнона, – говорю я после нескольких минут кипения на медленном огне, – я думаю, что в редакции «Горна» так же полно сраной дискриминации по половому признаку, как и везде в мире.
Кивая, она надкусывает очередное луковое колечко и начинает сочувственно им хрустеть.
– Думаю, ты права.
Когда Вайнона уходит забирать брата из Академии св. Агаты, я отправляюсь в редакцию, чтобы поговорить с мистером Пауэллом. Я точно не знаю, что собираюсь сказать, но, вероятно, что-то насчет «сраной дискриминации». Хотя, знаете, в каком-то смысле это помогает мне сделать вид, что я не тронулась умом.
Однако мистера Пауэлла в классе нет. Там вообще никого нет. Я вздыхаю, сбрасываю рюкзак на свою парту и подхожу к Стене редакторов. Я долго смотрю на портреты. Вот старый добрый Гарри в начале ряда, такой же, как и всегда, с большими очками, какие были в моде в восьмидесятых и сейчас опять стали популярны, и с прической на пробор, которая пока в моду не вошла. А в конце – Джеймс: смотрит искоса, но одновременно улыбается, показывая передние зубы. Мне кажется, что на портрете он как вылитый, но сам он жалуется, что глаза у него не становятся настолько узкими, когда он улыбается (на самом деле он неправ).
А теперь следующим будет портрет Лена. Он решил вбросить свою кандидатуру меньше чем за сутки, и никто его не спрашивает, действительно ли он готов к этой должности. Сегодня он вдруг решил быть обаятельным и дружелюбным, и хоть бы кто усомнился, что ему не плевать на газету.
А в то же время я, оказывается, лезу из кожи вон.
Что больше всего бесит, так это представление, будто Лен «больше похож на лидера», чем я. У меня столько же недостатков, как у всех, может, даже больше. Но что говорит в мою пользу (и кажется весомым аргументом в пользу того, что из меня выйдет лидер), это тот факт, что я и так тяну на себе целый сраный отдел. И чем это Лен подходит на должность главреда больше, чем сама ведущий