Кроме нашего кирпичного, во дворе были еще два деревянных двухэтажных дома. Была, еще, как мы ее называли, «сторожка». Назначение ее ни тогда, ни тем более теперь я уже не укажу. Это нечто покосившееся, дощатое, стояло заколоченным, и игры наши проходили только возле него, внутрь мы попасть не могли. Был еще дровяной сарай, кирпичный, одноэтажный, с бетонными подвалами. Это сооружение было совершенно необходимым, поскольку все дома отапливались печами. Дрова завозились летом. У каждой семьи был свой отсек, возле которого потом происходил процесс пилки и колки дров.

Еще одна деталь – мусор и пищевые отходы. Это сейчас у нас мусоропроводы в домах и баки и контейнеры на отдельных, как правило, огороженных площадках, откуда отходы вывозятся специальным транспортом. Тогда же все сносилось жильцами в ведрах и опрокидывалось в деревянный ящик, называвшийся «помойкой». Когда пахучее содержимое ящика грозило его переполнить, приезжал мужик на телеге и выгребал мусор вручную, чтобы, погрузив его, куда-то отвезти. Надо заметить, что в нашем дворе место «помойки» выбрано было достаточно удачно.

Никакого покрытия во дворе не было. Все наши игры проходили просто на земле. Летом в жару нас спасала тень от крон нескольких больших деревьев. На выходе в переулок стояли тяжелые деревянные ворота и большая скрипучая калитка с запором. В этом дворе прошло мое детство.

На первом этаже кирпичного дома находились две квартиры – №№ 9 и 10 – наша. Скорее всего, до революции в кв.10 жил хозяин дома. Его я помню. Носил он необычную фамилию Балтрамейчик, звали его Алексей Осипович. Большевики его не тронули, только оставили его семье две комнаты в квартире 9, остальные заселили нуждающимися.

Квартиру 10 отдали двум семьям – Белобородовых и Фалеевых. Соседей было четверо: глава семьи Иван Константинович, бухгалтер, добряк, его жена, дочь – школьница Наташа, и бабушка, которую все звали «бабуней». Они занимали три комнаты, мы – две. Комнаты раньше были смежными, теперь же нас разделяла тоненькая перегородка с запертой дверью и общая печь-голландка. Окна комнат выходили в переулок.

Со двора в дом попадали через так называемое «парадное». Две ступени отделяли тамбур от площадки перед квартирами и лестницей на второй этаж. Место под лестничным маршем пустовало. Однажды я спросил отца: «Пап, а где твой мотоцикл?».

«Ну, мотоцикла уже нет, а вот где я его держал, я тебе покажу. Он достал старую фотографию. На ней красовался довольно большой мотоцикл «Цундапп», прислоненный к стене под той самой лестницей на второй этаж.

К себе в квартиру мы попадали через прихожую, двери из которой вели на кухню с русской печкой, в туалет и в комнаты соседей. Между дверями на небольших вешалках висела наша и соседская верхняя одежда. Возле входа стоял большой сундук, покрытый половичком. Белобородовы привезли его из своего деревенского дома.

Из удобств в квартире был только туалет. Умывались все холодной водой над раковиной на кухне. Готовили на керосинках. Наши две ютились на деревянных ящиках возле входной двери в комнаты семьи Фалеевых. Здесь хлопотала моя бабушка, бывшая выпускница института благородных девиц. Около нее обычно крутился и я.

В этом месте хочется сделать небольшое отступление. По удивительному капризу истории жизнь людей двух разных, с интервалом в сто лет, поколений – бабушкиных и моих сверстников – оказалось поделенной на две разных части.

Выросшая в достатке, в семье с прислугой, путешествовавшая по Европе, модно одевавшаяся дама, а ныне бабушка Людмила Константиновна, пережив личную драму, революцию, отъезд на Украину и жившая до нынешнего времени у сестры в Ленинграде, оказалась востребованной своим сыном и его молодой женой в качестве няньки и кухарки! Я вот думаю сейчас: каково же было ей вынести подобную перемену!? Непростой быт, натянутые отношения с невесткой (скорее всего, брак сына бабушка считала мезальянсом), гонения на религию, а бабушка была очень верующей, – все это делало ее жизнь, мягко говоря, весьма непростой.

И как же я благодарен бабушке, что несмотря на все сказанное, она оставалась доброй и ласковой ко мне, отдавая столько теплоты, и воспитывая во мне самые хорошие чувства…Тогда ведь я был совсем маленьким и не мог ощущать постоянную напряженность в отношениях между мамой и бабушкой, которую, как мог, пытался сглаживать папа. Однако меня эта напряженность, к счастью не касалась. И тогда, и позже бабушка была неизменно спокойна со мной, внимательна и заботлива. Старалась, как могла вкусно кормить, помогала с уроками, охотно отвечала на мои вопросы – а был я отчаянным «почемучкой»! Милая бабушка! Я в долгу перед тобой… Сейчас родственников в Санкт-Петербурге у меня не осталось. В городе на Неве с тех пор я побывал только много лет спустя, да и то проездом. Выкроить несколько часов, чтобы посетить могилу бабушки еще раз, увы, не удалось…

Жизнь моего поколения, которое ныне называют «детьми войны», тоже оказалась поделенной на две очень непохожие части. В Советском Союзе и после его развала. Лично я ощущаю эту огромную разницу не столько в бытовом, сколько в идеологическом плане. Но это, как говорится, совсем другая история, которой я обязательно коснусь позже, и более обстоятельно. Пропасть между нашим советским прошлым и нынешним «рыночным» настоящим образовалась не только из-за смены общественно-политического строя в России. Информационная революция в мире, интернет и многие другие факторы психологически невероятно отдалили нас от нашего детства. Но оно осталось внутри нас.

Рассказывая о нем, я хочу, чтобы и вы немного побывали в этих годах жизни Советского Союза.

Поэтому давайте вернемся в начало тридцатых годов XX века. Из кухни можно было попасть в маленькую кладовку. Она была за стеной лестницы на второй этаж дома. Дверь из кладовки вела во двор, это был так называемый «черный ход». Через него мы выносили мусор и приносили дрова для голландок. Русскую печь не топили – дров не напасешься!

На ее лежанке складывали посуду и еще какие-то кухонные вещи. Между большим полотном открытой двери на кухню и русской печкой оставался довольно узкий проход к двери наших комнат.

Соседская «бабуня» жила в отдельной комнате с окнами во двор. Она была очень старенькая, ходила с трудом. Трехлетний хулиган Вовчик прятался за створкой кухонной двери, и когда бабуня ковыляла мимо, выскакивал с криком, пугая бедную старушку и показывая ей свой крохотный кулачок.

«Еще раз выскочишь, накажу», –