- Я же доктор, сударыня. И знаю, что можно предложить женщине в вашем положении.

Уже не споря, я выпила то, что он мне дал, и медленным шагом удалилась в свою комнату.

Мягкая постель и снотворное сделали свое дело, и я уснула так крепко, будто провалилась в бездну. Я действительно очень устала и нуждалась в отдыхе. Проснувшись, я увидела, что портьеры на окнах сдвинуты, а часы показывают шесть - по-видимому, вечера. Смятение охватило меня; я рывком села на постели и некоторое время оставалась неподвижной, пытаясь полностью опомниться. Чувствовала я себя скверно. У меня словно онемел локоть, корсаж сдавил грудь - я ведь спала одетой; во рту был ужасный привкус.

Поднос с остывшим обедом стоял рядом с постелью. Я несколько раз поглядывала на него, но не притрагивалась к еде. Есть мне совсем не хотелось, более того, некоторые вещи на этом подносе вызывали у меня отвращение. Но потом я вспомнила, что не ела уже больше суток. Мне нужно заботиться не только о себе, но и о ребенке… Я взяла кусок холодной утки и через силу съела, запив водой. Потом, едва вытерев пальцы, как была, в смятой одежде, побрела к двери.

Черные мушки мелькали у меня перед глазами. Очень болело горло. Пошатываясь, я вошла в прихожую перед покоями Александра. Д’Арбалестье, загородив собой проход, спал в кресле, бессильно развесив руки. Я стала бесцеремонно тормошить доктора.

Он открыл глаза и со вздохом стал шарить руками в поисках брошенных на пол очков.

- Вы оставили его одного?! - прошипела я в ярости.

- Одного? С ним сидит служанка. Я объяснил ей, что надо делать, пока я отдыхаю. Я, сударыня, - добавил он оскорбленно, - сделан не из железа, и мне тоже нужно поспать хоть четверть часа.

- Что с моим мужем? - спросила я, прерывая его.

- Ничего не изменилось.

- Значит, он… он…

- Он между жизнью и смертью, мадам. Только время покажет, что из этого выйдет.

Отбрасывая с лица спутанные волосы, я спросила:

- Что же, черт возьми, нужно сделать, чтобы помочь ему?

- Уже все сделано. Остальное зависит от его собственных сил. Рокового заражения крови, к счастью, пока не наблюдается. Но лихорадка очень сильна, и я не знаю, вынесет ли он ее. Он весьма обескровлен.

«Остальное зависит от его собственных сил»… Эти слова эхом отозвались у меня в мозгу. Может, к этим силам надо добавить мою любовь, и тогда они удесятерятся? Слушая д’Арбалестье, я вдруг поняла, что должна поломать его политику. Я очень нужна Александру. И больше не должна мириться с тем, что меня к нему не пускают. Во всем этом большом доме только я и волнуюсь за него до самой глубины сердца. Может, еще Анна Элоиза волнуется, но какую энергию может передать ему престарелая дама? Стало быть, я тут одна стою против смерти. А доктор… Он же не понимает, насколько для герцога важно само мое присутствие.

Оставив врача, я распахнула дверь. Служанка, сидевшая в полумраке комнаты, поднялась, увидев меня. Я знаком остановила её, потом сняла туфли, чтобы ступать потише, и на цыпочках приблизилась к кровати.

Лицо у Александра было такое же, как утром, - белое, без единой кровинки, кожа словно обтягивала скулы, под глазами залегли черные круги. Голова его металась по подушке, сквозь бинты на груди проступала кровь. Правая рука была в лубке, и когда он нечаянно шевелил ею, с его губ срывался стон. Он бормотал что-то - похоже, это была ругань, и я заметила, что его левая рука часто сжимается в кулак.

Меня обожгли жалость и сочувствие. «О, мой любимый! Любимый мой! Единственный мужчина, с которым я когда-либо была счастлива, как же спасти тебя?!»

Наклонившись, я коснулась его левой руки, и он бессознательно сжал мои пальцы так, что едва сдержала крик боли.

- Вот-вот, - прошептала служанка, заметив это. - У него еще довольно силы, мадам герцогиня. Сейчас уже не так, а пару часов назад он так метался, что с ним едва два лакея справились.

Я молчала. Ужасно было видеть столь беспомощным человека, которого я знала таким сильным, уверенным, мужественным. Мне было больно. Сейчас, когда я глядела на своего мужа, мне самой было трудно представить, что он выживет. Я взглянула на свои пальцы. Они хорошо почувствовали, как горяча ладонь Александра. Казалось, ею можно обжечься.

Хрипло ругаясь, он вдруг закусил губу до крови, и легкая розовая пена показалась у него на губах.

Он жадно хватал ртом воздух, лицо его покрылось испариной, и весь его вид, казалось, выражал страшную жажду. Я взглянула на служанку.

- Нет, - зашептала она испуганно, - пить нельзя! Господин доктор сказал, до самого утра нельзя, не то герцог тотчас умрет!

- Оставайтесь здесь, - бросила я, направляясь к двери.

Д’Арбалестье раскладывал свои инструменты на столике.

- Вы сделали все, что могли, не так ли, мэтр? - спросила я.

- Надеюсь, мадам. Я зашил ему рану в боку, наложил лубок, вытащил две пули из груди.

- Он так бледен, - проговорила я сдавленно.

- Да, кровопотеря очень велика. Если он выживет, надо будет несколько месяцев кормить его бифштексами и поить красным вином - это поможет восстановить силы.

Помолчав, д’Арбалестье добавил:

- Я еще несколько раз перевяжу его, мадам, побуду пару дней… а потом уеду.

- Значит, вы…

- Я буду заезжать. Но у меня есть другие больные. И выхаживать герцога должны вы сами.

- Но я же не умею перевязывать! - вскричала я в отчаянии. - Я вообще ничего в этом не понимаю!

- Я научу вас. Кроме того, в деревнях достаточно повитух, которые умеют это делать… да и брат господина дю Шатлэ, полагаю, вскорости появится.

Обдумывая все эти печальные перспективы, я прижалась лбом к косяку двери. Мне и самой было дурно.

- Доктор, - прошептала я, - дайте мне чего-нибудь от горла. Я простужена, а мне ведь нужно в такой ситуации быть на ногах.

Он посоветовал мне полоскать горло бертолетовой солью и не переохлаждаться - средства, которые и без того были мне известны, а потом попросил внимательно слушать то, что он будет говорить мне насчет ухода за раненым. Зная, что многие служанки тупы и непроворны, я поняла, что тягостная обязанность по перевязыванию, по сути, падет на меня.