Значит, бежать.

Внезапно простреливает мысль: что, если Максуд говорит правду, и Азат хочет выдать меня замуж? Разве такое возможно?

Нет, успокаиваю себя, такого не может быть.

Дверь приоткрывается, в узкий проем просовывается темноволосая голова. На всякий случай держу наготове графин, а левой рукой шарю в поисках осколка покрупнее. Просто так не сдамся, пусть Максуд и не мечтает. И тот второй, как его. Забыла…

— Эй, погоди, не надо ничего бросать! — из-за двери выглядывает девчонка, совсем юная.

Черноглазая, темные гладкие волосы заплетены в толстые косы. Любопытные глаза блестят, рот полуоткрыт. Смотрит на меня так, будто я не Марта, а Собор Святого Павла. По крайней мере, когда я туда попала, у меня было точно такое же выражение лица. Я в отражении видела.

— Не будешь посудой бросаться? — спрашивает меня девчонка и протискивается полностью. В одной руке у нее веник с совком, в другой — черный мусорный пакет.

— Если ты одна, не буду, — отвечаю и спрашиваю строго: — Ты одна?

Она несколько раз кивает для верности и нерешительно мнется на пороге. Отставляю графин в сторону и неловко поднимаюсь с пола. Осколок все еще держу в руке — я здесь никому не доверяю.

— Меня прислали убрать и принести тебе еду.

— Раз прислали, убирай, — говорю равнодушно и приваливаюсь к стене.

Девчонка принимается живо сметать осколки в совок и вытряхивать их в пакет. Демонстративно поднимаю с пола самые крупные, плюхаюсь на диван и кладу осколки рядом. Немного подумав, иду за графином и его тоже ставлю на пол возле себя.

Девочка смотрит на меня большими как оливки глазами. Черт, как захотелось есть! Ну или хотя бы чашку кофе. Ладно, воды.

— Что ты так на меня смотришь? — спрашиваю девчонку. — Или ждешь, что я буду тебе помогать?

Она мотает головой, отчего косы летают из стороны в сторону. Вроде как она со стороны похитителей, и я должна ее ненавидеть. Но почему-то девочка вызывает симпатию.

— Как тебя зовут? — спрашиваю, когда надоедает сидеть на диване без дела.

— Мадина, — она выпрямляется и смотрит в глаза пытливым взглядом.

— А меня Марта.

— Я знаю. Я сестра Хамзата.

Сразу портится настроение. Еще бы ей не знать, раз ее брат меня украл! Ну хоть напомнила имя волосатого мужика…

Вопрос в том, насколько это мне поможет? Я прожила двадцать прекрасных лет, не подозревая, что Хамзата зовут Хамзат, и разве хоть раз почувствовала себя обделенной?

Пока размышляю, Мадина быстро управляется с мусором и уволакивает пакет. Не успеваю подумать, надолго она ушла или нет, как девушка показывается снова. Она ставит возле меня на столик поднос, и я с вожделением смотрю на поджаристые лепешки и сыр.

Боги, как же я проголодалась!

— Ничего не ешь, — слышу негромкий голос, — и не пей.

— Но… как? — шумно сглатываю слюну. — А воду?

Мадина отрицательно качает головой, и я с сожалением смотрю на поднос. Сожаление сменяется ужасом.

— Меня что, хотят отравить? — вскидываю на Мадину шокированный взгляд.

— Нет, конечно! — в ответ она смотрит почти обиженно. Затем бежит к двери, выглядывает на улицу и со спокойным видом поворачивается ко мне. — Если ты съешь что-то или выпьешь в этом доме, даже воду, значит, что ты согласна здесь остаться.

Вскакиваю и хватаюсь за поднос. Мадина загораживает собой дверь.

— Отойди! — требовательно заявляю.

— Не отойду! Поставь обратно.

— Не поставлю! Я хочу выбросить все на улицу!

— Чтобы снова все сбежались? Тогда пожалуйста, — Мадина отходит от двери, и демонстративно складывает на груди руки.

В расстроенных чувствах ставлю поднос обратно. Все еще проще, я умру от голода и обезвоживания, потому что это лучше, чем стать женой Хамзата.

— А ты правда училась в Европе? — спрашивает Мадина, и я отвлекаюсь от своих безрадостных мыслей.

— Да, — киваю, — правда. В Лозанне, это…

— Швейцария, — договаривает за меня девушка и вздыхает. — Я тоже хочу учиться.

— Есть проблемы? — спрашиваю осторожно.

Она смотрит на меня грустным взглядом и кивает.

— Есть. Брат не отпустит. У нас не такая семья как ваша.

— А что в нас такого? — не могу понять.

— Как что? — хмыкает Мадина. — Вы же Ильясовы!

— Я Ильясову неродная, — все еще не понимаю, к чему она клонит.

Мадина нетерпеливо передергивает плечами.

— У нас такого нет. Ты член семьи. Названная дочь.

— Ладно, — не вижу смысла спорить, — так у тебя вообще никаких шансов?

— Нет, — вздыхает девушка, — у нас не тот уровень. Если бы мы были богаче, меня бы учили, чтобы я была образованной. Тогда за меня больше дадут.

— Больше дадут? — морщусь, пытаясь сообразить. — Кто?

— Семья мужа, — Мадина, похоже теряет терпение от моей тупости, — вот как в тебя вложили. Ты теперь образованная, еще и за границей. За тебя бы очень много дали, если бы Хамзат тебя не украл! Вот и меня так украдут, — она грустно вздыхает, а меня будто ледяной водой обливает.

В голове полная каша. Если эта девочка говорит правду, все мои старания не имеют никакого смысла. Моя учеба — фарс, а дальнейшие планы вообще никого не интересуют.

Вскакиваю с дивана и начинаю кружить по комнате. Ладно, Азат, я ему никто, в то, что он строит в отношении меня коварные планы я еще могу поверить. Но мама! Неужели она тоже во всем этом участвует? Быть не может. Она так радовалась каждой моей победе!

— А ты правда девственница? — в глазах Мадины светится любопытство, и я едва удерживаюсь, чтобы не осадить девчонку. В конце концов, пока она моя единственная надежда.

— А почему тебя это так удивляет?

— Ты старая, — без тени смущения отвечает эта маленькая нахалка, — для ваших вообще нереально.

Несмотря на наглость, Мадина мне нравится. Она определенно прижилась бы в Европе.

— Тебе сколько лет? — спрашиваю.

— Пятнадцать.

— И ты считаешь, что девственности обязательно надо лишаться по паспорту?

— Нет, — пожимает она плечами, — но если к двадцати годам на тебя никто не позарился, то потом ты