Конечно, это было бы замечательно. Но ничего не наладится, и я слишком хорошо это знаю. Иногда это ударяет меня, как кувалда, – мысль о том, что мой умненький очаровательный мальчик никогда не достигнет определенного уровня интеллектуального развития и, несомненно, никогда не сможет пройти через процедуру стандартного тестирования. Что в том возрасте, в каком я читала книги по программе тринадцатого класса (тогда они еще были), он листает книжки с картинками – «Жабы и лягушки» или «Домик для кролика». Иногда я смотрю на него и думаю с тоской, сумеет ли он найти хоть какую-нибудь работу, сумеет ли жить самостоятельно, хотя бы до некоторой степени. Сумеет ли полюбить и быть любимым не только мной и Саймоном.

Порой грустные мысли переполняют меня, и я представляю, каким он станет в будущем – высоким красивым мужчиной со скверными зубами (для того, чтобы заставить его почистить зубы, нужно приложить немало усилий) и длинной нечесаной бородой. Будет ходить по улицам, распевая песенки из диснеевских мультиков – на потеху прохожим, которые станут показывать на него пальцами. Так как он белый, копы, надеюсь, воздержатся от применения элекрошокера. А я буду плестись рядом с ним, унылая тощая старуха, по-прежнему вынужденная опекать и оберегать своего отпрыска.

Конечно, мысль о том, какая участь ожидает его после моей смерти, тоже приходит мне в голову. И эта мысль – после стольких лет, проведенных в привычной, неизбывной тревоге – ужасает меня куда сильнее, чем сознание того, что рано или поздно мне придется оставить этот мир.

Вне всякого сомнения, я готова сделать для него все, что в моих силах. Я намерена это сделать. Но я слишком хорошо знаю себя, и сознаю, что сами по себе намерения ничего не значат, какими бы благими они ни были. Имеет значение только то, что тебе реально удалось сделать. Удалось ли удержаться на тонкой грани между заботой и мелочной опекой, грани, без которой немыслимо воспитание. Удалось ли объяснить ребенку, что мир полон людей, у каждого из которых имеются свои надежды и чаяния, и порой эти надежды и чаяния вступают в непримиримый конфликт. Я стараюсь стать именно такой матерью, которая нужна моему сыну, и ловить все сигналы, которые он мне посылает. Я люблю его. Он – часть меня самой. Но наши отношения так далеки от тех, что представляются мне естественными, что временами я ощущаю, что зашла в тупик – мне хочется взбунтоваться, послать все к чертям и заорать на него. Иногда – да, надо признаться, иногда я даю волю этому желанию. Вне всякого сомнения, я делаю это слишком часто. Но увы, порой мне не удается себя переселить.

Такова уж моя природа.

Дело в том, что я тоже родилась «ушибленной на всю голову», и всегда это знала, хотя сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что «ушибленность» моя вовсе не имела того огромного значения, которое я ей придавала. Но мой вариант ушибленности так отличался от того, то происходило с моим сыном, что это никак не помогало нам сблизиться. Я была на другом конце спектра. Помню, мы с мамой читали список проявлений синдрома Аспергера, и про каждый из них я могла с уверенностью сказать, что он был у меня в детстве и когда я была подростком – пока процесс социализации не сгладил все эти особенности. «Синдром маленького профессора» – да, он у меня имелся. Бешеный энтузиазм имелся тоже. Неспособность вести разговор, не превращая его в монолог – в высшей степени. Словарный запас, значительно превосходящий возрастные стандарты, – галочка. Несоответствие желаний и возможностей – еще одна галочка. Неспособность поддерживать дружеские отношения. Бурные истерики. Членовредительство. Галочка, галочка, галочка.

– Теперь ты понимаешь? – спросила я тогда у мамы. – Вот почему он такой. Просто-напросто он пошел в меня. Только у меня это все внутри.

Взгляд мамы, устремленный на меня, возможно, был полон сострадания, но тогда мне показалось, что она смотрит на меня с презрением, которого заслуживаю. Я часто ошибаюсь относительно чувств, которые испытывают другие людей, так как совершенно не умею читать по лицам. Кстати, еще одна галочка. Впрочем, здесь имеется исключение – лица на киноэкране.

– Прекрати, Луиз, – сказала мама. – Это все само по себе достаточно тяжело. Не перетягивай внимание на себя.

Вспоминая тот день, я по-прежнему вижу слезы на глазах Кларка. У меня в носу тоже щипало от слез, и из-за этого я злилась еще больше. Из-за этого я только повторяла:

– Ты меня понял?

– ТЫ НЕ ПОНЯЛ, ТЫ НЕ ПОНЯЛ, ЭТО ГЛУПО…

– Хватит! Отвечай, да или нет? Да или нет?

Саймон, подойдя, тихонько коснулся моего плеча.

– Слушай, солнышко, мы справимся, – негромко сказал он. На языке Саймона это означало: «Прекрати немедленно, ты делаешь только хуже, уходи». А может и нет. Может, я все это придумала. Как и многое другое.

Если ты считаешь себя центром вселенной, тебе неизбежно приходится ломать голову над вопросом – почему ты ровным счетом ничего не способен, черт возьми, контролировать?

В общем, я затрясла головой, захлопнула рот и выскочила за дверь.

* * *

Я была тогда в отчаянии, сейчас я знаю это точно. Как это ни странно, человек может пребывать в отчаянии довольно длительное время, не сознавая этого. Обостренная чувствительность, постоянные реакции типа «бей или беги» изнашивают нервные окончания до такой степени, что ты испытываешь лишь смутное ощущение нехватки чего-то важного. Несомненно, я не была счастлива, и в то же время не чувствовала себя полностью и абсолютно несчастной. Так, порой, не считая себя по-настоящему больным, ты все же понимаешь, что нездоров. У меня просто не было времени разбираться в своем состоянии.

В тот вечер, 3 октября 2014 года, я намеревалась посетить кинопоказ, который устраивала студия экспериментальных фильмов под названием «Урсулайн», основанная местными деятелями искусства здесь, в Торонто, а потом написать об этом показе и стать для рубрики «Дип Даун Андерграунд» Алека Кристиана, который вознамерился познакомить с авторским кино новое поколение чокнутых блогеров. Делала я это на добровольных началах, в общем-то (Кристиан получал кое-какие деньги, размещая на своем сайте рекламу, но за вычетом расходов на техническое обслуживание средств на гонорары поставщикам контента практически не оставалось), но по крайней мере у меня был повод оставить Кларка на попечение Саймона и вырваться на свободу. И еще лучше – это гарантировало, что, если я загуглю свое собственное имя, что-нибудь я действительно