просто потрясающе выглядишь, особенно если ты приоделась по случаю Кубка Мельбурна или автобусной экскурсии, и заметить, что парням с твоего этажа лучше держать ухо востро. Сделает при этом большие глаза, изобразит дурацкую ухмылку и чуть ли не пихнет тебя локтем, давая понять, что тебе следует рассмеяться или хотя бы понять, какой он шутник. Только вот ты же видишь: он даже не думает, что это смешно – он просто думает, что тебе будет смешно. Это часть его, как там это называется… этикетки? Ах да – этикета. Врачебного этикета. Подхода к пациенту, чему их вроде как специально учат. Другая часть этого его врачебного подхода – это когда он говорит с тобой словно прямо по какому-нибудь учебнику-руководству, которое он изучил, чтобы стать врачом или кем там еще на самом деле. Когда он это делает, то использует такие слова, как «персонифицированный подход», «индивидуальные потребности», «слаженная команда», «обратная связь» и так далее.

Вот этим-то путем он и решает сейчас пойти. После того, как еще раз называет меня по имени.

– Роза… Вы же знаете, что слаженная команда нашего учреждения стремится к высочайшему уровню медицинского обслуживания, в основе которого лежит персонифицированный подход и самые передовые и хорошо апробированные методы. Все, что мы делаем, осуществляется в полном соответствии с нашей личностно-ориентированной моделью – целостной, всесторонней, комплексной. Мы очень ценим обратную связь с вашей стороны. Если есть что-то, что мы можем сделать, чтобы еще лучше удовлетворять ваши индивидуальные потребности – все что угодно… Такова наша миссия.

И улыбается так, словно я – самое прекрасное создание, которое он когда-либо встречал.

Но я-то знаю, что это не так.

Он очень хорош в своем деле. В чем бы оно ни заключалось.

Когда приходит мой сын, я делаю вид, будто читаю большой ежедневник. Это его радует.

– Здесь говорится, что ты сегодня придешь, – говорю я ему.

Это заставляет его обвести взглядом комнату, как он это обычно делает. Затем подходит к фотографиям и переставляет ту, что с дядечкой постарше, на передний план. Возится с этой штуковиной сзади – подставкой, чтобы рамка лежала так, как ему нравится. То есть стояла. Рамка довольно симпатичная. Он про это фото ничего не говорит – просто вертит его в руках и спрашивает меня про лекарства и нормально ли я питаюсь. Даю ему все обычные ответы.

Дядечка постарше на фотографии смотрит прямо на меня. А я смотрю на него. Он – это просто голова и плечи, и видно, что он без галстука. И он не улыбается, так что это не одно из тех фото, которые делают на смартфоны. Как Фелисити и Чарити, когда они выставляют перед собой свои смартфоны на расстояние вытянутой руки и ухмыляются им, а затем показывают тебе экран с фотографией, на которой они с ухмылкой на лице.

За спиной у этого дядечки постарше на фото ничего нет, в отличие от Фелисити и Чарити. У них там всегда либо гора, либо океан, либо толпа их друзей. А если не за спиной, так прямо перед ними – например, котенок или их ужин. Вокруг него что-то зеленое, вроде как листья, как будто он стоит где-то возле окна. Дядечка постарше не ухмыляется во всю ширь, даже не улыбается. Он просто смотрит на тебя. И кажется, что вот-вот рассмеется. Как будто только что выдал какую-нибудь шуточку и ждет, когда ты ее поймешь – а когда ты поймешь, он и рассмеется. Может, ты тоже рассмеешься, или же шуточка окажется не такой уж и смешной. Трудно сказать.

И у него что-то такое с шеей.

Мой сын явно хочет, чтобы я что-нибудь сказала про этого дядечку постарше. Я ничего не говорю. Мой сын старается проявлять терпение. Он хороший сын. Но ничего не может с собой поделать.

– О чем задумалась, мам? – спрашивает он у меня.

Задумываюсь о смехотворности этого вопроса. Просто нет слов, до чего он смехотворен. Он что, серьезно? Как будто я ему сказала бы – даже если б и знала, о чем задумалась…

– Да вот думаю, не сыграть ли мне в скрэббл со своей приятельницей, – говорю я ему. И наблюдаю за его реакцией. Жду какого-то знака. Подсказки.

– Твоей приятельницей… – повторяет он. А затем обводит взглядом комнату.

Я продолжаю наблюдать за ним.

И опять он ничего не может с собой поделать.

– Мам, я тут пообщался со старшим менеджером по уходу… Он беспокоится за тебя.

– Страшным Менеджером по Исходу?

– Нет, мам.

– Ну что ж, тогда всё в порядке.

– Нет, всё далеко не… Ладно, забудь, мам.

И я сразу же забываю. Это у меня запросто.

Славный парнишка, который моет полы, моет пол. Я нахожу его на следующем этаже, в конце коридора, в углу, возле большой двустворчатой двери, на которой написано «ПРОХОД НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ». Хотя не похоже, чтобы этот славный парнишка когда-нибудь стал загораживать кому-то проход.

Он всегда стоит в углу, или в сторонке, или на самом краю, и как-то ухитряется находиться где-то, как будто его там нет. Это одна из его самых приятных черт. Когда он перемещается со своей шваброй из стороны в сторону, то всегда при этом и удаляется куда-то вдаль. И даже если движется вам навстречу, чего никогда не делает, то всегда при этом или уклоняется в сторону, или удаляется, а то и уклоняется, и удаляется одновременно.

Волосы у него короткие, но длинная светлая челка свисает ему на лицо, словно занавеска или швабра. Вообще-то они у него серовато-русые или пепельно-русые, но все равно светлые, ближе по цвету к его швабре, чем к фрикаделькам. Что странно, поскольку славный парнишка, который моет полы, – темнокожий. Фелисити и Чарити твердят мне, что нельзя так говорить. Это… неподобающе.

– Бабуля, больше нет темнокожих, – говорит мне Фелисити. – Они черные. Нельзя говорить «темнокожий».

– Или смуглые – смуглыми называть можно, – сообщает мне Чарити.

– Только если ты сама смуглая, – поправляет ее Фелисити. – Иначе это расизм.

Фелисити и Чарити так много всего знают… И иногда объясняют все это мне, когда приходят меня навестить, – стоя спиной к окну и тыча большими пальцами в свои смартфоны, пока их мама поливает мои комнатные растения в ванне. Про этого славного парнишку они знают все. Судя по всему, он ходил в ту же школу, что и они, но там возникли какие-то проблемы, поэтому сейчас он