Поскольку я неожиданно успокоился. Нет, не так, как был спокоен до этого. До их появления я наплевал на весь белый свет, и поэтому я был абсолютно спокоен. А теперь как-то изменился эмоциональный окрас действительности. Надо сказать, что жить мне хотелось, просто я всё это время чувствовал, что утратил смысл жизни. Апатия. А тут постепенно это состояние стало проходить, удивительно. Конечно, я совершенно не помнил, что происходило со мной во время этого сеанса, да и не надо мне это. Главное — мне стало лучше, пусть ненамного, но всё-таки я понял, что смогу дальше жить и работать. Надо было только понять, чем я хочу заниматься. Скорее всего, в ведомстве Артузова я трудиться уже не смогу — слишком засветился я на полях Европы. И теперь могу выступать только в качестве приманки для спецслужб враждебных государств, наверное. Кроме того, война уже будет совершенно в другой конфигурации и мои послезнания в этой ситуации уже не сработают.

Продолжать работу журналистом? Писать книги? Надо трезво оценивать свои возможности — талантом Кольцова меня Господь не наделил. Всё лучшее за это время создавалось именно Мишкой, а не мною. Я лишь старался подражать его стилю, кропая свои опусы. А когда был в Испании — большую часть статей за меня писали неизвестные мне товарищи из ИНО. Опять-таки, подражая стилю бывшего хозяина этого тела. В общем, пока что у меня намечался тупик и кризис с симптомами профессионального выгорания.

И тут, одиннадцатого утром меня посетил Артузов. Он приехал какой-то весь нервный, уставший, даже сам на себя похож не был. И даже не притащил ни фруктов, ни коньяка. Удивительное дело.

— Артур, привет! Что это с тобой? Сам на себя не похож.

— А на кого я похож? — сходу не врубился посетитель в мою фигуру юмора.

— На пожилого затраханного женой еврея, которому надо собраться на привоз и за пять копеек купить два кило осетрины, и еще чтобы осталось жене на шубу.

— Да пошёл ты, Миша, со своими шутками. Ты, гад этакий не только сам по себе к себе умеешь притягивать неприятности, ты еще и нам, своим товарищам, столько работы создаешь… А… а еще мне надо по твоему делу постоянно работать с ребятами Кирова. В общем вместо того, чтобы свою работу тянуть, у меня тройная нагрузка получается.

— Не я такой, а жизнь такая, Артур Христианович!

— А ладно, хрен с тобой, Миша. В общем так, у тебя есть два часа на то, чтобы привести себя в порядок. Потом поедем, прическа, костюм тебе надо подобрать получше. Перекусим по дороге. В пять тебя ждёт Сам.

— У… б… ох! — приблизительно всё, что я мог сказать по этому поводу.

Собирался я, наверное, очень долго. Душа тут не было, в моей комнате отдыха — только на первом этаже. Пока туда, пока оттуда. Потом старательно но тщетно пытался привести прическу в порядок. Ничего путного из этого не получилось. Посмотрев на мои потуги, Артузов вздохнул и произнёс:

— Миша, едем, в городе приведём тебя в божеский вид.

Ну да, в таком виде показываться вождю не комильфо

И вот Артузов сел за руль своего пепелаца, и мы рванули (ну очень медленно) в сторону столицы. Дорога тут была не очень. Места я не узнавал, до какого-то момента, пока не проехал мимо здания очень мне почему-то знакомого. Потом только понял, что Миша писал об этом месте. А я читал о нём. Это и есть та самая усадьба, в которой Ильич провёл свои последние годы. Сама усадьба открылась на каких-то пару мгновений, но мне этого было достаточно. Показалась, и скрылась за разросшимися деревьями старинного парка.

(Дом А. А. Дурасовой в усадьбе Горки)

Значит, мой санаторий тоже расположен в Горках, или около них. Интересно. Небольшая ведомственная дача. Очень интересно. Насколько я понимаю, в санаторий для меня, любимого, она превратилась вынужденно или же ее используют как место восстановления агентов ИНО? Не тюрьмой же она тут служит, хотя и эту возможность отбрасывать не стоит. Интересно, для чего же ее использовали до сих пор?

— Миша, у нас, в ведомстве Мироныча завелась большая жирная крыса. — неожиданно начинает Артур, стараясь не отвлекаться от дороги. Она тут не очень. Говорят, при Ленине ее чуток подшаманили, поскольку к Ильичу катались попеременно все руководители партии и правительства. Поэтому Артур кидает мне короткие предложения, неужто вспомнил, что краткость — сестра таланта, хотя и нелюбимая?

— Благодаря тебе мы на неё смогли внимание обратить. Не то, что ты подумал, искали, найти не могли. Ты — получился триггер. Правда, никто не ожидал, что тебя спрячут в тюрьме. У железнодорожной охраны своя есть. Конторка в конторе получается.

— И кто?

— Выдвиженцы Ягоды. Да ты сам это почувствовал. На своей шкуре.

Это верно, шкуру мне эти «выдвиженцы» попортили знатно. Отомстить хотелось бы… но в пытках я не силён. Пусть лучше этим занимаются профессионалы. Кто чему учился, так сказать.

— Артур, а обязательно было меня…

— Миша, мы никто этого не ожидали. Поверь, тебя пытались найти. Хорошо искали. Привлекли максимум людей. А ты в это время был у нашего ведомства в руках, только под чужим именем. Миша, извини, могли бы раньше тебя выдернуть, даю слово чекиста, выдернули бы.

Я пожал плечами в ответ. А что тут скажешь, приходится верить. Нет, вериться с трудом. Но приходится.

— А ниточки потянулись вверх. Начальник транспортного отдела. Но он — только проводник. Главный засел повыше. Коминтерн. Пятницкий. А от него потянулся след к Зиновьеву. Может быть, тебе Сам это расскажет. Я не уверен.

А уж как я не уверен! Уууу!

— Миша, как только тебя обнаружили. Я сразу организовал операцию по спасению.

— На какой день?

— На третий. Миша, нужна была разведка. Потом подтянуть надежных людей. Мы к тому времени поняли, что крыса в НКВД. Надо было брать и ее, и подельников.

— Я понял, Артур, проехали. Скажи, какая у нас всё-таки программа? Покупки, потом жратва? Я из-за поездки обед пропускаю. А там котлету дают. С гречкой или картофельным пюре.

— Ты, Миша, в своем репертуаре. Сначала куафюр!

До центра столицы мы так и не доехали. А остановились у небольшой парикмахерской, с неприметной вывеской, на которой значились ножницы.

— Артур. Я уже был у моэля[2] в