не слушай, мать-бедняжка,

слишком долго песнь кукушки!

Лишь кукушка закукует,

из очей польются слезы,

по щекам начнут струиться

покрупней семян гороха,

больше зернышек бобовых».

Вековечный Вяйнямёйнен

пригорюнился безмерно,

днем он плачет, плачет утром,

вот уже и ночью плачет,

что красавица погибла,

сгинула в зыбучем море.

Как-то старый Вяйнямёйнен

на свои пришел причалы,

удочки свои проверил,

начал выгребать на лодке

на конец косы туманной,

на пустынный мглистый остров.

Этот рыболов искусный,

ловко удочкой владевший,

опускает лавню в воду,

поджидает, подсекает.

За крючок схватилась рыба,

в кованец таймень вцепился.

Вытащил он рыбу в лодку,

положил улов на днище.

Нож за поясом у Вяйно

был с серебряною ручкой.

Вот свой нож он вынимает,

чтобы рыбину порезать,

чтобы лосося разделать

самому себе на завтрак,

на обед себе обильный.

Лосося лишь начал резать,

стал разделывать тайменя,

рыба прыгнула в пучину,

подняла из волн головку,

правое плечо – из моря:

«Ой ты, старец бестолковый,

слабоумный Вяйнямёйнен,

удержать меня не смог ты,

деву Велламо морскую,

дочь единственную Ахто».

Тут уж старый Вяйнямёйнен

говорит слова такие:

«Если б мать жила на свете,

в здравии была родная,

мне она бы подсказала,

как мне жить теперь на свете».

Из могилы мать сказала,

из-под волн проговорила:

«В Похьеле бери невесту.

Там красивее девицы,

дочери в два раза краше,

в пять и в шесть – порасторопней

неуклюжих дев из Йовки,

глупых недотеп из Лаппи».

5

Вяйнямёйнен отправляется в Похьелу искать невесту Ловхи, хозяйка Похьелы, просит за это выковать для нее сампо Вяйнямёйнен зовет на помощь Илмаринена, тот делает сампо, но получает новые задания • Когда он выполняет их, Ловхи обещает скорую свадьбу, но не разрешает приглашать Лемминкяйнена

ЕКОВЕЧНЫЙ ВЯЙНЯМЁЙНЕН

навестить решил однажды

то холодное селенье,

темной Похьелы деревню.

Едет он, катит тихонько,

путь неспешно отмеряет

на коне под цвет соломы,

скакуне под цвет гороха.

На морской хребет приехал,

на открытые просторы.

Тотчас юный Йовкахайнен,

тощий парень Лаппалайнен,

лук свой огненный хватает,

самострел свой самый лучший

Вяйнямёйнену на гибель,

на смерть мужу Сувантолы.

Спусковой крючок он тронул,

выстрелил стрелою первой —

выше чума полетела

в небеса над головою.

Выстрелил второй стрелою —

ниже чума полетела,

в землю-мать стрела вонзилась.

Вскоре выстрелил и третьей —

угодил стрелою третьей

в шею лося голубого.

Он сразил под вещим Вяйно

жеребца под цвет соломы,

скакуна под цвет гороха.

Вековечный Вяйнямёйнен

пальцами уткнулся в море,

рухнул в пенистую бездну.

Тут поднялся сильный ветер,

волны вздыбились на море,

волны Вяйно подхватили,

унесли подальше в море.

Вот летит из Лаппи птица,

вот орел летит с восхода.

Бил одним крылом по морю,

ударял другим по небу,

вод морских хвостом касался,

клювом колотил по лудам.

Вяйнямёйнена приметил

на морском пространстве синем:

«Что ты делаешь средь моря,

как на волнах оказался?»

«Ехал я за девой в Похью,

в Пиментолу – за невестой.

Спозаранок как-то утром

прибыл я к заливу Луото,

к устью Йовколы приехал —

подо мной коня убили,

самого убить хотели.

Вот я и свалился в воду,

пальцами уткнулся в волны,

чтоб меня баюкал ветер,

чтоб меня гоняли волны».

Тут сказала птица неба:

«Не горюй ты, не печалься,

заберись ко мне на спину.

Подниму тебя из моря,

понесу куда захочешь.

Выжигая лес под пашню,

ты ведь дерево оставил,

где бы птицы отдыхали,

где б и мне нашлось местечко».

Вот орел, небесный житель,

Вяйнямёйнена уносит

по стезе ветров небесных,

по дороге суховеев,

в дальние пределы Похьи,

в край туманный Сариолы.

Здесь орел оставил Вяйно,

сам поднялся в поднебесье.

Вот и плачет Вяйнямёйнен,

вот и плачет, и стенает.

Ловхи, Похьелы хозяйка,

редкозубая старуха,

выбежала на подворье,

чутко уши навострила.

Лодку на воду столкнула,

и гребет сама, и правит,

к Вяйнямёйнену стремится,

едет к плачущему мужу.

«Ой-ой-ой, старик несчастный,

ты в края попал чужие.

Что за муж ты и откуда,

из каких героев будешь?»

«Называли меня прежде,

величали меня раньше

вечеров отрадой вечной

и певцом долины каждой

там, на Вяйнолы полянах,

на опушках Калевалы».

Ловхи, Похьелы хозяйка,

успокоила героя,

провела его до лодки,

на корму сопроводила,

принялась грести усердно.

Гостя в избу проводила.

Там героя накормила,

обогрела, обсушила,

говорила, вопрошала:

«Сможешь ли сковать мне сампо,

расписную крышку сделать

из конца пера лебедки,

молока коровы ялой,

из крупиночки ячменной,

из шерстиночки ягнячьей?

Я отдам тебе девицу,

дочь свою – за то в награду,

провожу в края родные,

на межу родного поля».

Вековечный Вяйнямёйнен

слово молвил, так ответил:

«Не смогу сковать я сампо,

расписную крышку сделать.

Отвези в края родные —

Илмаринена пришлю я,

выкует тебе он сампо,

смастерит резную крышку».

Запрягла гнедого в сани,

в расписные заложила.