Михаилу Афанасьевичу ничего не оставалось делать, как подчиниться, хотя сделал он это с тяжелым сердцем. Зная уже немецкую тактику наступления, Романов и строил свой боевой порядок в соответствии с ней. Именно глубокоэшелонированная с большими зигзагами вдоль дорог оборона могла нанести противнику наибольший урон, в этом он был абсолютно уверен. Но против приказа командующего не попрешь. Пускай тот явно действовал по старинке, как было принято до войны, но что поделаешь? Надо подчиняться… И все же, кое в чем Романов сохранил прежний порядок, оставил все так, как придумал ранее. Это касалось прежде всего артиллерии. Большинство ее он выстроил вдоль магистрали, проходящей через расположение дивизии с запада на восток к Москве. Батареи были расположены «лесенкой» вдоль дороги, что потом уже в бою и сказалось самым положительным образом.

В тот день была у Михаила Афанасьевича и еще одна встреча. Объезжая полки, он на дороге чуть не столкнулся с набольшим вертким газиком, вынырнувшим неожиданно возле одного из боковых поворотов. Хорошо ещё, что водитель сумел затормозить и остановить машину буквально в трех метра от него. Романов выскочил из вездехода, чтобы выругать неосторожного, если не сказать нахального водителя, прущего незнамо куда. Но из газика неожиданно выбрался старый знакомый еще по прежней службе – Андрей Андреевич Власов – высокий, грузный, плечистый мужик в неизменных своих роговых очках. Он тоже узнал Романова и обнял его. На Власове был серый полушубок с новенькими знаками различия генерал-лейтенанта. Романов знал его на чин ниже и сразу поздравил с присвоением высокого звания. Как выяснилось, Власов только что получил его за успешное наступление его армии в районе Красной Поляны, где была разгромлена большая танковая группировка немецких войск, наступавших на Москву, и освобождены Светлогорск и Волоколамск. За этот подвиг Сталин лично вручил Власову еще и орден Ленина.

– Куда направляешься, Андрей Андреевич? – поинтересовался Романов.

– К новому месту службы, – улыбнулся Власов. Лицо его стало менее суровым и почти добродушным (обычно он всегда держался строго и официально). – Назначен заместителем командующего Волховским фронтом. А ты что тут делаешь, Михаил Афанасьевич?

– Да вот, сформировал новую дивизию, еле успел, а ее тотчас же отправили на передовую.

Власов нахмурился. Густые черные брови его резко сошлось над переносицей, губы сердито поджались.

– Это у нас умеют… Но надо держаться! Позади Москва!

На том они и расстались, пожелав друг другу удачи. Романов и представить себе не мог, при каких обстоятельствах они встретятся в следующий раз…

Глава 7

Немецкое наступление началось уже когда совсем рассвело. Как и предполагал Романов, основной удар наносился вдоль главной магистрали: лавина танков устремилась по дороге, рассчитывая смести все на своем пути. Но там были лишь легкие заслоны, которые быстро отошли, понеся незначительные потери. Бронемашинам позволили вклиниться на несколько километров в глубь обороны, и только тогда открыли огонь батареи, стоявшие замаскированными вдоль шоссе.

Лавина снарядов обрушилась на вражеские танки. Некоторые сразу загорелись, кое-какие по инерции продолжали продвигаться вперед, но их встречал не только огонь орудий, а и противотанковые гранаты и «коктейли Молотова», вылетающие из глубоких окопов, скрытно вырытых вдоль магистрали. Вскоре подбитыми оказались пятнадцать машин. Видя это, остальные в конце концов повернули обратно. Тем более что сопровождавшая их пехота была отсечена жестким пулеметным огнем и залегла вскоре после начала наступления. Атака немцев захлебнулась.

Романов был удовлетворен. Все получилось именно так, как он задумал.

Немцы отошли. Наступило затишье. День склонялся к закату, до темноты оставалось всего пару часов. А ночью фашисты наступали редко, они предпочитали действовать в светлое время. Романов уже знал об этом. Значит, наступала передышка. И нужно было ею воспользоваться. Очевидно, о том же подумал и начальник штаба дивизии полковник Иван Иванович Сергеев, подошедший к Романову на КП.

– Ну что, командир, перетасовывать карты будем или нет? – спросил он хриплым голосом и закашлялся. Невысокая, узкоплечая фигура его судорожно дернулась. На худом продолговатом лице появилось какое-то мучительно-болезненное выражение.

Михаил Афанасьевич еще утром заметил, что его начальник штаба явно простужен, но тогда как-то не придал этому значения. А сейчас вдруг понял, что напрасно: на впалых щеках Сергеева играл болезненный румянец, а высокий бугристый лоб покрыли капельки плота. Температура у него была явно сильно повышена.

– Ты лекарство хоть принял? – сразу поинтересовался Романов. – А то еще в лазарет угодишь. Только этого нам не хватает.

– А-а, пройдет, – махнул рукой Сергеев, – не до того! Лечиться после войны будем. Ты лучше скажи мне, Михаил Афанасьевич, как считаешь: полезут немцы еще раз в том же направлении или изберут другое? От этого все зависит.

Романов задумался. Вопрос действительно был не из простых, от ответа на него многое зависело. Главное: где сосредотачивать силы для отражения новых атак? А то, что они вскоре последуют, ни малейшего сомнения не было. Гитлеровцы остервенело рвались к Москве.

– Полагаю, что они снова выберут центральное направление. Главное, что тут есть где развернуться их танкам, – после паузы раздумчиво сказал Романов.

– А что, если атака начнется в другом месте? – прищурился Сергеев. – И мы не сможем быстро перебросить туда резервы?

– Вряд ли… Насколько я уловил, немцы привыкли к шаблону.

– Смотри, командир, тебе виднее… Но я бы подумал и о других вариантах.

Однако Романов остался при своем мнении. Он был убежден, что противник останется верен себе и ничего в своей тактике не изменит. Как оказалось в ближайшем будущем, Михаил Афанасьевич жестоко ошибался, что и привело к самым трагическим последствиям…

Между тем стало смеркаться, и Сергеев предложил попить чайку «с хорошей закуской». Оба с утра практически ничего не ели – не до того было.

Адъютант принес разогретую кашу с сосисками, и они сели за стол. Романов заставил начштаба, несмотря на все его протесты, принять лекарство от простуды, пригрозив полковнику иначе немедленно отправит его в медсанбат.

За едой постепенно разговорились. Михаил Афанасьевич был в общем-то знаком с биографией своего начштаба, но не очень подробно. А тут вдруг узнал о нем интересные детали. Оказывается, тот, будучи еще совсем молодым красноармейцем, в двадцать первом году участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа, а чуть позже, уже отделенным командиром, – в разгроме Тамбовского восстания. Оба этих эпизода, связанные с Тухачевским, Романова интересовали давно. Он пытался даже кое-что почитать о них подробнее, но все документы были строго засекречены. Все, что касалось расстрелянного маршала и военного заговора против Сталина в тридцатых годах, являлось страшной тайной. Кое-кто даже утверждал, что никакого заговора вовсе не существовало, но Михаил Афанасьевич был уверен, что государственный переворот готовился, и лишь