Две женщины отделились от очереди, обошли нас стороной и выскочили из булочной. Я продиктовала тетино имя и адрес, и продавщица ушла в подсобку звонить. Меня отправили ждать «скорую» перед тетиным домом.

«Скорая» приехала очень быстро. Открылась передняя дверь, и из нее выкатился толстый доктор. Он глянул на лестницу, покорно вздохнул и вперевалку направился к дому, у двери снова остановился, набрал в легкие побольше воздуха и с тихим проклятием скрылся внутри. Тетю вынесли на носилках. Я поняла, что она жива, потому что наброшенная на нее сверху простыня вся тряслась. Носилки погрузили в машину, толстый доктор, пыхтя, вскарабкался в кабину, захлопнул за собой дверь, мотор несколько раз чихнул, выпустил вонючее серое облако, «скорая» затряслась и тронулась в путь.

Я смотрела вслед белой машине и ждала, когда выйдет господин в длинном плаще, чтобы снова обратиться к нему за помощью. Но он не показывался.

Минут десять я топталась на тротуаре и начинала замерзать. Тогда я поняла, что никто мне не поможет и придется самой искать приют.

Первой мне в голову пришла моя белокурая подружка Ярмилка Стейскалова. Ее такая же белокурая мама всегда была со мной очень добра. Наверняка она разрешит побыть у них несколько дней.

И вот я снова стучусь в чужую дверь в надежде на помощь. На этот раз дверь открыли сразу, но только на щелочку.

— Привет, Мира! Ярмилка сегодня не выйдет гулять.

— Я не за Ярмилкой. Маму с папой увезли в больницу, я осталась одна. Можно у вас побыть, пока они не вернутся?

Щель стала еще уже.

— Сейчас никак не получится. Мы все простужены, ты можешь заразиться.

— А куда же мне пойти? — спросила я, но дверь уже захлопнулась.

Я огляделась по сторонам. В окнах начал зажигаться свет, за занавесками то и дело мелькали тени, но во всей округе для меня не было ни одной родной души. Я потихоньку двинулась к дому, но, вспомнив странные шорохи на чердаке, все замедляла и замедляла шаг. Я миновала витрину часовой мастерской, темную в вечерних сумерках, остановилась перед дверью в дом и стала ждать. Ничего не происходило, только сумерки сгущались и кроме холода меня теперь одолевал страх приближающейся ночи.

Хотя бы запру, решила я. А потом мне остается только стучать к соседям и просить совета. Пойду от дома к дому, кто-нибудь да поможет.

Теперь у меня был план, и это придало мне смелости. Я схватилась за ручку. Я была уверена, что мне не придется входить в дом, потому что ключ мы обычно оставляли в замке. Достаточно нащупать его на другой стороне, быстро вытащить из замка, захлопнуть дверь и запереть. Я пошарила по двери изнутри, но ключа там не было. Как это может быть? Я точно его там видела. Значит, он висит на вешалке в двух шагах от входа.

Я заглянула в темный коридор. Свет включить я боялась, чтобы не привлекать внимания воров, которые могли проникнуть в дом.

С сумеречной улицы за моей спиной струился слабый свет, и моя тень вдруг сделалась такой длинной, что дотягивалась до узкой лестницы и с каждым моим шагом поднималась на ступеньку выше. Вешалку в полумраке было почти не видно. Если бы я не знала, что на ней висит папино зимнее пальто, я бы решила, что к стене прижимается чья-то черная фигура. А что, если там и правда кто-то есть?

Я остановилась и попыталась в темноте разглядеть ключи. Вдруг до меня донеслись звуки шагов, они приближались, и рядом с моей тенью на лестнице появилась еще одна. Я даже не пыталась понять, откуда доносятся шаги, я развернулась и хотела выскочить наружу. Но кто-то шел не сверху, как мне показалось сначала. И теперь какая-то темная фигура загородила мне дорогу на улицу. Я попробовала проскользнуть мимо, но она схватила меня за плечо.

— Мира! Как ты меня напугала!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Март 1954

Однажды я спросила у мамы, почему у нее нет ни одной настоящей подружки. Она удивилась, как мне это вообще пришло в голову, а потом объяснила, что дружба у взрослых устроена совсем не так, как у детей.

— Взрослые подружки не гуляют вместе каждый день, как вы с Ярмнлкой, — говорила она. — Не заходят друг за другом, чтобы идти вместе на работу, и не делятся завтраком. Они видятся далеко не каждый день и, бывает, неделями не встречаются, но помнят друг о друге и, когда нужно, придут на помощь.

Видимо, Ивана Горачкова и была такой «настоящей» подружкой, потому что, когда она узнала, что мою семью увезли в больницу, а я осталась одна, она пришла меня проведать.

Дверь была распахнута, и Ивана заметила, что в темном коридоре кто-то есть. Когда я выскочила на нее из полутьмы, она сначала сильно перепугалась, но быстро опомнилась, включила свет и помогла мне найти ключ от дома, сразу ставшего, как по мановению волшебной палочки, опять безопасным и уютным. Потом она взяла мою сумку и отвела, все еще дрожащую, к себе домой.

Она была «настоящей» подругой, поскольку, несмотря на то, что ее муж Ярда кричал на нее и требовал, чтобы она отвела меня в какой-то комитет, она постелила мне на старой железной кровати в чулане, который некогда служил комнаткой для прислуги. Я так устала, что только выпила теплого молока и сразу забралась под одеяло. Но перед тем, как уснуть, еще слышала, как пан Гора-чек говорит:

— Зачем ты вообще ее сюда привела? Смерти нашей хочешь?

Ответ я уже не расслышала, но страшно удивилась, что такой взрослый дядя боится маленькой девочки.

На следующий день пани Ивана заявила, что я могу называть ее тетей, хотя она мне вовсе не тетя, и объяснила, что в городе эпидемия тифа, а