несомненно, каждый клочок земли его, Жукова, необъятной Родины, дышит историей. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы немецкие солдаты топтали эту землю своими коваными сапогами.

Генерал побагровел, представив эту картину, его серые, с голубизной глаза омрачились, приятное лицо с правильными чертами посуровело, и он придвинул к себе стакан с водой.

Внезапно в дверь постучали, и перед ним возник его адъютант, подполковник Семочкин, отчеканивший хорошо поставленным голосом:

– Товарищ генерал, разрешите обратиться… К вам просится один боец. Он хочет сообщить вам нечто важное. – И уже более спокойно добавил: – Вы его примете?

– Что за боец? – коротко бросил Жуков.

– Некто Карим Маликов, кинооператор, – пояснил адъютант.

– И вы не знаете, о чем он хочет поговорить? – поинтересовался генерал.

Семочкин покачал головой. На его красивом лице отразилось недоумение.

– Он сказал, его сообщение может изменить ход войны.

Георгий Константинович постучал карандашом по столу:

– Хорошо, пригласите.

Через две минуты в его кабинет вошел смуглый черноволосый мужчина. В его черных миндалевидных глазах затаились тревога и страх, и генерал, оглядев посетителя, почему-то вспомнил о Чингисхане.

Кинооператор приложил ладонь к пилотке и отчеканил с небольшим акцентом:

– Товарищ генерал, разрешите обратиться.

Жуков указал на стул:

– Садитесь. Чай будете?

Маликов кивнул неожиданно для себя:

– Не откажусь.

Генерал выглянул за дверь и попросил адъютанта сделать два чая покрепче.

– А теперь расскажите, что вас привело ко мне, – Георгий Константинович отложил карандаш и придвинул к себе листок бумаги. – Мне сказали, у вас очень важное сообщение.

Карим попытался улыбнуться, но пересохшие от волнения губы не слушались.

– Да. – Он приложил руку к груди. – Я понимаю, в это трудно поверить, но факты говорят сами за себя. – Маликов рассказал про чайхану, старца в белой чалме и свое видение.

Жуков слушал очень внимательно, не сводя с посетителя своих пронзительных голубых глаз.

– Значит, вы уверены, что проклятие Тамерлана действует? – спросил он, когда кинооператор закончил.

Маликов побледнел:

– Да, я уверен. Иначе как объяснить все, что произошло после вскрытия могилы?

Георгий Константинович подошел к окну. На размокшей земле матово поблескивали антрацитовые лужицы. Печальный березовый листок, слетевший с ветки, одиноко покружился в воздухе и плавно опустился на размякшую глину.

– И что же вы хотите? – уточнил генерал, повернувшись к собеседнику, смотревшему на него с надеждой.

– Я так понимаю, что все отменить может только товарищ Сталин, – при упоминании фамилии вождя всех времен и народов Карим побледнел. – Если вы сочтете нужным сообщить ему…

Жуков опустил голову и задумался.

Разговор с кинооператором произвел на него впечатление, о котором он боялся признаться. С одной стороны, все выглядело довольно фантастическим. О таком пишут в восточных сказках, но не воспринимают всерьез. С другой стороны, Маликов был прав. Раскопки могилы повлекли за собой череду неприятных и необъяснимых с точки зрения науки событий. Но стоит ли сообщать о них Сталину? Как воспримет Иосиф Виссарионович такую странную просьбу о возвращении останков Тамерлана в Самарканд? Не посмеется ли, не захочет ли наказать его?

Семочкин принес два стакана темно-янтарного чая, и Георгий Константинович улыбнулся Кариму:

– Угощайтесь.

Кинооператор опасливо придвинул