– Нет, не надо, пусть будет, если что случится – позвоните.

– Обещаю, что позвоним. Обещаю.

На этом стороны пока разошлись миром. Случай почему-то сильно развеселил публику и обсуждался целые сутки. Предлагалось ввести услугу – рассылка SMS-уведомлений родственникам о состоянии пациентов. Собрались предложить администрации установить в отделении электронное табло, как в аэропорту. Такой-то прибыл, такой-то вылетел, у кого-то вылет временно задерживается.

Пьеса десятая. Собаки

Как-то иду на работу, смотрю: на пороге больницы завывает санитарка. Если б не обилие произносимого ей мата, можно было подумать, что он громко читает молитву:

– Господи, спаси. Я иду на работу. Собака. Навстречу бежит. Огромная. В пасти нога. Человечья.

Появился интерес. Остановился выяснить причину.

Санитарка продолжает рассказывать, как ей навстречу попалась собака, несущая человеческую ногу.

– Вы не выпивали, Степановна? – на всякий случай спросил я.

– Да побойся бога, с Покрова в рот не брала. Сейчас мой зять пьет.

Не было сил задуматься над смыслом ответа. Спрашиваю:

– А собака с ошейником была?

– Вроде с ошейником. Здоровая такая. Говорила я, не хер их прикармливать. Разорвали на куски. Человека. Точно разорвали. Морда в крови. С ноги кровь капает. Конец нам всем, господи, всех разорвут. Надо на пустырь идти, там все. Там искать надо.

– Слушайте, Степановна, если собака с ошейником, значит, домашняя. Наверно, из поселка. Наши больничные без ошейников бегают. Может, хозяин в больнице у нас лежит, она и ждет, встречает. А ее хозяина просто по частям выписывают. Вы лучше сходите в хирургию, спросите, не было ли там вчера ампутаций.

Потом подумал:

– Нет, вы лучше не ходите. Сам схожу, узнаю. А то вы еще найдете хозяина ноги, расскажете, как его ногу собаки по поселку таскают. И так человеку тяжело.

Степановна – баба простая. Вполне могла рассказать.

Поднялся в хирургическое отделение. Там в ординаторской был небольшой переполох. Уже звонили из морга и спрашивали дежурного хирурга, где его ноги. Естественная реакция человека на подобный вопрос – это послать на хуй и повесить трубку. Посылать пришлось раза три. Затем все же настойчивость патологоанатома победила, и хирург пошел узнавать, в чем дело. Оказалось, что накануне сделали две ампутации ног, но санитарка из оперблока клялась, что отнесла их в морг. Тут я и рассказал, что одну из ног утащила собака, а где вторая – пока не известно. Заведующий хирургией вздохнул, достал из шкафа три бутылки коньяка и пошел в морг на переговоры. На ходу пригрозив уволить санитарку, а остальных своих сотрудников припугнул, что в следующий раз коньяк будут покупать сами.

Но санитарка оказалась не так уж и виновата. Для мусора есть пакеты. По приказу главного санитарного врача страны они разноцветные. Черные, попрочней, – для бытовых, безопасных отходов, желтые – для опасных, а для отрезанных частей тела – красные. Только все они, кроме красных, складываются рядом на одну помойку. А утром приезжают на мусоровозе мрачные узбеки и скидывают все в один контейнер, им Онищенко не указ. А биологический отход типа отрезанных ног, положено отнести в морг, а потом отдельно сжечь в специальной печи, если хозяин, конечно, не успевает их догнать на этом свете. Догонит – похоронят вместе с ним. А печку растапливать ежедневно лень, не экономично, и частенько все это накапливается в подвале, пока крысы не разносят. Друг рассказывал, как в их больничке крысы таскали по двору уши.

Из экономии красных пакетов на 200 литров никто в больнице не закупал. Для вырезанных потрохов хватает пакетов из магазина «Пятерочка». Они тоже красные. Больше все равно из человека внутренностей не вырежешь. Можно, но обычно просто не имеет смысла. Но тащить отрезанные ноги по улице в продуктовом пакете неудобно, вот и пришлось запихнуть в черный. Санитарка, увидев запечатанный черный пакет, забыла, что там две ноги, и вынесла на помойку.

В обед пришел хозяин собаки. Она с прогулки принесла ему добычу и положила на крыльцо. Устроил скандал. Ногой, завернутой в полиэтилен, швырнул в дежурного врача. Силами двух охранников был выброшен на улицу. Угрожал жалобой. Но тут можно не волноваться, не напишет. Остынет, поймет, что здоровья на всю жизнь ему все равно не хватит и рано или поздно к нам в больницу он попадет. А тут подумаешь, испугался, нога на крыльце валяется. К нам вот часто привозят с оторванными руками и ногами, и ничего. Привыкли. Вот к виду оторванных голов, честно говоря, так и не привык. Но, слава богу, отдельно головы или тела без голов к нам давно не привозили. Врачи на «Скорой» понимают, что фантомные головные боли мы лечить не умеем.

А вот вторую ногу пока не нашли.

Пьеса одиннадцатая. Клиническая смерть

Утром звонок из приемного в реанимацию: к вам везут клиническую смерть. Я уже считал оставшиеся минуты до конца смены и уже давно измерял шагами коридор, сравнивая полученное расстояние (75 метров) с количеством половых плиток (0,3 метра плюс 5 мм шов между ними), поэтому встретил клиента прямо у лифта. Санитары выкатывают окоченевший труп мужчины лет 45, с пятнами гипостаза на лице, но, слава богу, еще без признаков разложения. За каталкой семенил дежурный терапевт. На вопрос, где же ты тут увидел клиническую смерть, он попытался сделать пару толчков в грудь трупа, изображая массаж сердца. Моментально терапевт был послан на хуй вместе с трупом и молча уехал обратно в приемное отделение. У входа в отделение реанимации сидели удивленные родственники, два мужика и тетка. Судя по внешнему виду, люди не очень сложные, с отсутствием следов интеллекта на физиономиях. Вероятно, приезжие. Как же такое могло случиться? Только что дышал, мы спокойно спали, вдруг женщина проснулась от его храпа, позвонила брату. Тот приехал на своей машине, они его погрузили на сиденье и привезли в больницу. Всего-то прошло времени часа два, не больше. Тут же рядом, от силы час езды. Спасите. Объяснив двумя словами – он умер – бесперспективность ситуации и проводив родственников, я продолжил свои вычисления. Оставалось работать еще 108 минут.

Дежурный доктор-терапевт страдал тяжелым аутизмом, вернее страдали окружающие его люди, и поэтому никогда не задерживался подолгу на одном месте работы. Нестандартность мышления в сочетании со специфическим слабоумием не позволяли ему заниматься каким-то одним делом, и к сорока годам он сменил несколько десятков специальностей, от кардиореаниматолога до гомеопата. В его трудовой книжке уже было