Магазин «Овощи-фрукты». Бетонная автобусная остановка. Вывеска «Кооперативный магазин».

Девяностые, надо же… Я жадно вглядывался в хмурый окружающий мир разрушенной эпохи, еще не успевший обернуться в блестящий фантик капитализма.

Возможно, кто-то другой на моем месте отчаянно бы тер глаза и трагично восклицал, что этого всего не может быть! Потому что… Потому что что? Потому что кто-то когда-то наплел, что на том свете обязательно должен быть туннель, в конце которого свет и седой дядька с добрыми глазами в кресле? Ну и всякие там нимбы, арфы и порхание в облаках?

Кто я такой, чтобы точно знать, как должно быть на самом деле? Может быть, в тот момент, когда на вопрос военкома «В каких войсках я хотел бы служить?» я решительно выпалил: «В ВДВ!», я на самом деле незаметно нажал на кнопку «Save game». А когда взорвалась эта злополучная граната, сохраненка сработала, и вот я здесь. Не во сне, не в коме. Глазами вижу. Ноздри все еще тревожит запах омлета с картохой и ливерной колбасой. В животе урчит от голода. Боль под черепом уже вроде успокоилась, но нет-нет, да напоминает о том, что вчерашний портвейн, или что там за шмурдяк был в тех бутылках, вливать в себя совершенно не стоило. Спина вот еще чешется, кажется, мне давно пора в душ. Куда уж реальнее-то? Ну, разве что теперь я тощий длинноволосый говнарь с незнакомым лицом. И, кажется, должен уметь играть на гитаре.

— Вова, с тобой все в порядке? — тревожным вопросом вклинилась в мои размышления Татьяна Анатольевна.

— Просто задумался, — ответил я и отлип от окна. Хрен с ней, с гитарой, вот что. Проблемы нужно решать по мере поступления.

* * *

Где-то через час наша патлатая компания оказалась на улице. Астарот порывался уйти раньше, но в Татьяне Анатольевне вдруг взыграли материнские инстинкты пополам с благодарностью, так что она буквально заставила нас выхлебать по чашке чая с печеньем под застольные разговоры на актуальные темы. Волновали маму Астарота вещи самые разнообразные — начиная от рецепта салата из зеленых помидор от главбухши Зинаиды Степановны, заканчивая убийством Талькова. Которое как раз случилось чуть больше недели назад. Что было особенно трогательно, что волновала смерть звезды ее в том контексте, что сынуля тоже думает, что он музыкант. А это, оказывается, может быть делом таким вот опасным. И что «может за ум возьмешься, Саша, и в институте восстановишься? Я с Григорием Ивановичем поговорю»…

Астарот промычал невнятное, и все мы принялись спешно собираться, чтобы замять неловкость этого завтрака.

Печеньки с чаем слегка притупили голод. Когда мы одевались, методом исключения я понял, что мои вещи — это почти новенькие армейские берцы и куртка, сшитая из кусочков черной кожи. В правом кармане — связка ключей с брелоком из красной стекляшки, обмотанной медной проволокой. А в левом звенела металлическая мелочь и шуршала пара бумажек. Надо же, говнарь, отзывающийся на кличку «Велиал» вчера умудрился пропить не все до копейки!

— Слушай, Саша, то есть, тьфу, Астарот, в смысле, — торопливо трещал Бельфегор, размахивая руками. — А давай сегодня сыграем «Бей, Сатана, бей!» вместо «Тяжелой поступи ада», а?

— Мы вчера об этом говорили, — недовольно буркнул Астарот.

— Ну, пожалуйста! — заныл Бельфегор. — Хорошая же песня получилась…

— Мы договорились, что музыку и тексты пишу я, — набычился наш фронтмен. — А ты все равно…

— Ну давай, если хочешь, скажем, что это ты написал, — рыжий посмотрел на Астарота глазами котика из Шрека. — Только давай сыграем, а? А я попрошу у мамы, чтобы она с работы еще одну коробку грима принесла.

— Слушайте… про грим, — насупился Бегемот. — Может давайте без грима? У меня на него того… вся рожа коростой покрывается.

— Да нет же! — Бельфегор толкнул толстого в плечо. — Без грима совсем не круто! Мы же демонов изображаем!

— Вообще-то насчет грима… — задумчиво проговорил Астарот. — Мы ведь самовыражаемся через музыку. И зрители могут и без всякого грима понять те идеи, которые мы хотим им донести. А грим — это получается какая-то клоунада… Смешно выглядим.

— Это значит, группе «Кисс» в гриме выступать не западло, а нам западло, да? — завелся Бельфегор.

— «Коррозия металла» не красится на концертах, и ничего… — пробурчал Абаддон, которого я все еще про себя продолжал называть Бегемотом.

Дальше они принялись сыпать названиями незнакомых групп и спорить. А я отвлекся. Во-первых, был ни хрена не в теме, а во-вторых, пытался сориентироваться. По буквам на доме я уже понял, что город я не поменял, вокруг все еще Новокиневск. С районом, как только мы вышли на улицу, тоже стало все ясно. Выше по улице над домами торчал скучный параллелепипед гостиницы «Новокиневск», напротив — красная пафосная сталинка с концептуальными кубическими часами на крыше. Значит, там привокзальная площадь. Но направлялись мы в противоположную сторону, к зажатой между двух улиц промзоне. Новокиневский завод механических агрегатов. К двухтысячному году в этом месте были сплошные развалины, а к двадцать третьему на месте бывшего завода уже давно построили квартал элитного жилья. А сейчас там даже вроде какая-то жизнь теплится. На крыше главного здания — пыльные буквы НЗМА. И стекла целые.

Мои спорящие коллеги по демонической рок-группе перешли дорогу и двинули вдоль бетонного забора по раздолбанному асфальтовому тротуару. Мимо периодически проносились машины. Мало машин. И в основном образцы отечественного автопрома. И номера… Хех, помнится, когда родители классе в пятом перевели меня в физматшколу, то я поначалу чувствовал себя деревянным болваном. В начале каждого урока там было такое упражнение — быстрый счет. Очень просто — нужно было складывать двузначные числа. Новые однокашники делали это влет, а я тупил. В прошлой школе нас к такому не готовили. И чтобы потренироваться в этом деле, я использовал вот эти самые номера машин, в которых было как раз четыре цифры. В школу мне нужно было ездить на автобусе. Не очень далеко, остановок пять. Я вставал на заднюю площадку и складывал цифры из номеров тех машин, которые видел. Буквально за неделю я подтянул быстрый счет. И приобрел привычку. И даже расстроился, когда номера перевели в другой формат, из трех цифр. По инерции даже пытался с ними проводить хоть какие-нибудь математические действия, но это уже было не так прикольно. И вот сейчас старая школьная привычка ожила. Мимо ехали машины, а я одним ухом слушал, как приятели, потряхивая хайрами и размахивая руками, все еще спорят про грим, а в голове работал арифмометр. Сорок три плюс восемнадцать равно шестьдесят один. Двадцать плюс восемьдесят четыре — сто четыре.

— Велиал, а ты что молчишь? — Бельфегор потряс меня за рукав. — Или ты тоже